Место действия Канада, франкоговорящий Квебек. Впрочем, зачем усложнять историю, пусть будет Франция - всё-таки, как-никак, Европа ближе к нам. Так вот, место действия - французское кафе.
В кафе заходит русский турист, с совершенно загадочной русской душой и простецкими манерами. К нему подходит официант (garçon).
То ли потому, что русский человек хотел блеснуть знанием французского языка, то ли желания были более определёнными - турист поставил себе задачу «объехать пол-Европы за относительно небольшие деньги» —
подошедшему официанту он заказал не лягушачьи лапки под вино «Мадам Клико» и даже не водочку с пивом, а выдал классическую фразу:
— Monsier, je ne mange pas six jours. (Же не манж па сис жур)
Русский турист начал ошарашенно ощупывать карманы, убеждаясь, что паспорт у него не выпал.
А гарсон продолжал: «Соотечественник! Запоминай, как правильно нужно произносить фразу «Я не ел шесть дней» .
Три варианта по-французски:
- je n’ai pas mangé depuis six jours!
- je ne mangeais pas déjà six jours
- J’ai rien mangé pendant six jours
(1897 - 1937) и (1903 - 1942), ч. 3 гл. 39.
Эти слова означают на французском языке "Господа, я не ел шесть дней" (Je ne mange pas six jours, фр.).
С этими словами Киса Воробьянинов просил милостыню:
Остап задумчиво обошел кругом Ипполита Матвеевича.
— Снимите пиджак, предводитель, поживее, — сказал он неожиданно.
Остап принял из рук удивленного Ипполита Матвеевича пиджак, бросил его наземь и принялся топтать пыльными штиблетами.
— Что вы делаете? -- завопил Воробьянинов. — Этот пиджак я ношу уже пятнадцать лет, и он все как новый!
— Не волнуйтесь! Он скоро не будет как новый! Дайте шляпу! Теперь посыпьте брюки пылью и оросите их нарзаном. Живо!
— Ипполит Матвеевич через несколько минут стал грязным до отвращения.
— Теперь вы дозрели и приобрели полную возможность зарабатывать деньги честным трудом.
— Что же я должен делать? — слезливо спросил Воробьянинов.
— Французский язык знаете, надеюсь?
— Очень плохо. В пределах гимназического курса.
— Гм... Придется орудовать в этих пределах. Сможете ли вы сказать по-французски следующую фразу: "Господа, я не ел шесть дней"?
— Мосье, — начал Ипполит Матвеевич, запинаясь, — мосье, гм, гм... же не, что ли, же не манж па... шесть, как оно, ен, де, труа, катр, сенк, сис... сис... жур. Значит — же не манж па сис жур !
— Ну и произношение у вас, Киса! Впрочем, что от нищего требовать. Конечно, нищий в европейской России говорит по-французски хуже, чем Мильеран. Ну, Кисуля, а в каких пределах вы знаете немецкий язык?
— Зачем мне это все? — воскликнул Ипполит Матвеевич.
— Затем, — сказал Остап веско, — что вы сейчас пойдете к "Цветнику", станете в тени и будете на французском, немецком и русском языках просить подаяние, упирая на то, что вы бывший член Государственной думы от кадетской фракции. Весь чистый сбор поступит монтеру Мечникову. Поняли?
Ипполит Матвеевич мигом преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Ленинграде, глаза метнули огонь, и из ноздрей, как показалось Остапу, повалил густой дым. Усы медленно стали приподниматься.
— Ай-яй-яй, — сказал великий комбинатор, ничуть не испугавшись. — Посмотрите на него. Не человек, а какой-то конек-горбунок.
— Никогда, — принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, -- никогда Воробьянинов не протягивал руку...
— Так протянете ноги, старый дуралей! — закричал Остап. — Вы не протягивали руки?
— Не протягивал.
— Как вам понравится этот альфонсизм? Три месяца живет на мой счет! Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю, и этот альфонс становится теперь в третью позицию и заявляет, что он... Ну! Довольно, товарищ! Одно из двух: или вы сейчас же отправитесь к "Цветнику" и приносите к вечеру десять рублей, или я вас автоматически исключаю из числа пайщиков-концессионеров. Считаю до пяти. Да или нет? Раз...
— Да, — пробормотал предводитель.
— В таком случае повторите заклинание.
— Месье, же не манж па сис жур . Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы.
— Еще раз. Жалостнее.
Ипполит Матвеевич повторил.
— Ну, хорошо. У вас талант к нищенству заложен с детства. Идите. Свидание у источника в полночь. Это, имейте в виду, не для романтики, а просто вечером больше подают."
– Гм… Придется орудовать в этих пределах. Сможете ли вы сказать по-французски следующую фразу: «Господа, я не ел шесть дней»?
– Мосье, – начал Ипполит Матвеевич, запинаясь, – мосье, гм, гм… же не, что ли, же не манж па… шесть, как оно, ен, де, труа, катр, сенк, сис… сис… жур. Значит – же не манж па сис жур!
– Ну и произношение у вас. Киса! Впрочем, что от нищего требовать. Конечно, нищий в европейской России говорит по-французски хуже, чем Мильеран. Ну, Кисуля, а в каких пределах вы знаете немецкий язык?
– Зачем мне это все? – воскликнул Ипполит Матвеевич.
– Затем, – сказал Остап веско, – что вы сейчас пойдете к «Цветнику», станете в тени и будете на французском, немецком и русском языках просить подаяние, упирая на то, что вы бывший член Государственной думы от кадетской фракции. Весь чистый сбор поступит монтеру Мечникову. Поняли?
Ипполит Матвеевич мигом преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Ленинграде, глаза метнули огонь, и из ноздрей, как показалось Остапу, повалил густой дым. Усы медленно стали приподниматься.
– Ай-яй-яй, – сказал великий комбинатор, ничуть не испугавшись. – Посмотрите на него. Не человек, а какой-то конек-горбунок.
– Никогда, – принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, – никогда Воробьянинов не протягивал руку…
– Так протянете ноги, старый дуралей! – закричал Остап. – Вы не протягивали руки?
– Не протягивал.
– Как вам понравится этот альфонсизм? Три месяца живет на мой счет! Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю, и этот альфонс становится теперь в третью позицию и заявляет, что он… Ну! Довольно, товарищ! Одно из двух: или вы сейчас же отправитесь к «Цветнику» и приносите к вечеру десять рублей, или я вас автоматически исключаю из числа пайщиков-концессионеров. Считаю до пяти. Да или нет? Раз…
– Да, – пробормотал предводитель.
– В таком случае повторите заклинание.
– Месье, же не манж па сис жур. Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы.
– Еще раз. Жалостнее.
Ипполит Матвеевич повторил.
– Ну, хорошо. У вас талант к нищенству заложен с детства. Идите. Свидание у источника в полночь. Это, имейте в виду, не для романтики, а просто вечером больше подают.
– А вы, – спросил Ипполит Матвеевич, – куда пойдете?
– Обо мне не беспокойтесь. Я действую, как всегда, в самом трудном месте.
Друзья разошлись.
Остап сбегал в писчебумажную лавчонку, купил там на последний гривенник квитанционную книжку и около часу сидел на каменной тумбе, перенумеровывая квитанции и расписываясь на каждой из них.
– Прежде всего – система, – бормотал он, – каждая общественная копейка должна быть учтена.
Великий комбинатор двинулся стрелковым шагом по горной дороге, ведущей вокруг Машука к месту дуэли Лермонтова с Мартыновым. Мимо санаториев и домов отдыха, обгоняемый автобусами и пароконными экипажами, Остап вышел к Провалу.
Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный (конусом кверху) провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором можно было увидеть на дне провала небольшую лужицу малахитовой зловонной жидкости. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек.
Остап сразу же выяснил, что Провал для человека, лишенного предрассудков, может явиться доходной статьей.
«Удивительное дело, – размышлял Остап, – как город не догадался до сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное, куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение».
И Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и создавшаяся ситуация.
Он остановился у входа в Провал и, трепля в руках квитанционную книжку, время от времени вскрикивал:
– Приобретайте билеты, граждане. Десять копеек! Дети и красноармейцы бесплатно! Студентам – пять копеек! Не членам профсоюза – тридцать копеек.
Остап бил наверняка. Пятигорцы в Провал не ходили, а с советского туриста содрать десять копеек за вход «куда-то» не представляло ни малейшего труда. Часам к пяти набралось уже рублей шесть. Помогли не члены союза, которых в Пятигорске было множество. Все доверчиво отдавали свои гривенники, и один румяный турист, завидя Остапа, сказал жене торжествующе:
– Видишь, Танюша, что я тебе вчера говорил? А ты говорила, что за вход в Провал платить не нужно. Не может этого быть! Правда, товарищ?
– Совершеннейшая правда, – подтвердил Остап, – этого быть не может, чтоб не брать за вход. Членам союза – десять копеек. Дети и красноармейцы бесплатно. Студентам – пять копеек и не членам профсоюза – тридцать копеек.
Перед вечером к Провалу подъехала на двух линейках экскурсия харьковских милиционеров. Остап испугался и хотел было притвориться невинным туристом, но милиционеры так робко столпились вокруг великого комбинатора, что пути к отступлению не было. Поэтому Остап закричал довольно твердым голосом:
– Членам союза – десять копеек, но так как представители милиции могут быть приравнены к студентам и детям, то с них по пять копеек.
Милиционеры заплатили, деликатно осведомившись, с какой целью взимаются пятаки.
– С целью капитального ремонта Провала, – дерзко ответил Остап, – чтоб не слишком проваливался.
В то время как великий комбинатор ловко торговал видом на малахитовую лужу, Ипполит Матвеевич, сгорбясь и погрязая в стыде, стоял под акацией и, не глядя на гуляющих, жевал три врученные ему фразы:
– Месье, же не манж… Гебен зи мир битте… Подайте что-нибудь депутату Государственной думы…
Подавали не то чтоб мало, но как-то невесело. Однако, играя на чисто парижском произношении слова «манж» и волнуя души бедственным положением бывшего члена Госдумы, удалось нахватать медяков рубля на три.
Под ногами гуляющих трещал гравий. Оркестр с небольшими перерывами исполнял Штрауса, Брамса и Грига. Светлая толпа, лепеча, катилась мимо старого предводителя и возвращалась вспять. Тень Лермонтова незримо витала над гражданами, вкушавшими на веранде буфета мацони. Пахло одеколоном и нарзанными газами.
Что означает фраза, "месье женема шпа сис жур" и как она пишется на французком? и получил лучший ответ
Ответ от Алёна[гуру]
monsieur, je ne mange pas siх jours - месье, я не ел шесть дней
Ответ от 2 ответа
[гуру]
Привет! Вот подборка тем с ответами на Ваш вопрос: Что означает фраза, "месье женема шпа сис жур" и как она пишется на французком?
Ответ от Єррр
[гуру]
Господин, я не ел 6 дней.
Ответ от 11
[новичек]
я не ел 6 дней
Ответ от Пользователь удален
[гуру]
-- Мосье, -- начал Ипполит Матвеевич, запинаясь, -мосье, гм,
гм... же не, что ли, же не манж па... шесть, как оно: ен, де,
труа, катр, сенк... сис... сис... жур. Значит, же не манж па
сис жур.
Ответ от Dani
[гуру]
Je ne mange pas six jours Это конечно неправильно сказано с ошибками.Верно будет Je n"ai pas mange" depuis six jours
Ответ от Ёергей Петров
[гуру]
Гебен зи мир этвас копек.
Ответ от Romario
[гуру]
гитлер капут
Ответ от Їетвертое Измерение [гуру]
Monsieur, je ne mange pas six jours-это как говорил Киса
"же не манж па" - это "я не ем" и пишется как je ne mange pas
"я не ел" - je ne ai pas mangeé или je ne mangeais pas
"Monsieur! Je ne mange pas six jours!" - это дословно будет: "Месье, я не ем шесть дней"
Я не ем уже шесть дней.
Je ne mange pas depuis six jours!
je ne mangeais pas six jours - невозможная конструкция
Ответ от SILVIO e le bambole:))
[гуру]
скажи так, шоб капрал охуел в легионе и упал пацтол от смеха:
putain de ta race, je crêve la dalle depuis six jours, même pas un bout de queue d"un chien mort, que j"ai avalé , bientôt même pas je bande pour me tirer tout seul la peau ...))
В.ЖИРИНОВСКИЙ: Кадровый вопрос по Бородину. Управляющий был делами. Без пенсии человек сидит. Как-то здесь, может быть, решить? Сейчас есть указ, Вами подписанный, подготовила Голикова. Спервоначала этого закона он приравнивался к главе Администрации Президента. Теперь остался человек, столько работал, практически получает обычную пенсию, а занимал должность, которая везде числится как номенклатура. И Голикова не включила его. Все должности включила, а про него забыла, потому что он один, всего одна должность. Может быть, там посмотреть, как можно?
Г.ЗЮГАНОВ: Владимир Владимирович, по Бородину поддержите, это правильно. Он, кстати, был одним из лучших мэров в Якутске в своё время.
В.ПУТИН: Я услышал, я пометил.
В.ЖИРИНОВСКИЙ: Я передам. Все материалы готовы, все расчёты.
Г.ЗЮГАНОВ: Просто поддержать. Он всю жизнь работал.
В.ЖИРИНОВСКИЙ: Юристы поработали, то есть только Голиковой отдать, чтобы она включила его в этот список, и всё. Три строчки.
Не далее, как в апреле нынешнего года я видел голодающего Пал Палыча в Монтекатини Терме. Голодающий был бодр и розовощек. Привез на отдых всю свою многочисленную семью. Всю ораву поселил в самой дорогой пятизвездочной гостинице Grand Hotel e La Pace, причем сам жил в том самом президентском люксе, где месяцем ранее жила Светлана Медведева. Увидев Пал Палыча, я за него прям порадовался. Ведь еще не так давно после того, как Россия еле вырвала его из швейцарской тюрьмы, он как-то опасался в Европу ездить. Тем более что итальянская прокуратура, уже после того, как Бородин вышел из швейцарской тюрьмы, заплатив залог в 5 млн. швейцарских франков, возбудила собственное дело: по поводу отмывания в итальянском банке 62 млн. долларов, выделенных при Бородине на реконструкцию Кремля. В России широко освещался факт выхода Бородина из швейцарской тюрьмы, но мало кто знает, что в итоге швейцарский суд признал его виновным и приговорил к штрафу в размере 300.000 швейцарских франков. И этот штраф Бородин заплатил!
Геннадий Андреевич вспоминает Бородина, как лучшего мэра Якутска. А вот в Якутске другое помнят:
