Общество в древнем Риме. Раб и гражданин в Римской империи

Римское общество никогда не было однородным. Статус жителей империи различался в зависимости от места рождения и состояния. Главное деление на свободных и рабов не отменяло тысячи мелких градаций внутри этих двух основных групп. Свободные люди могли называться гражданами, а могли носить имя пилигримов - представителей других городов Италии, а позднее - других народов, входивших в империю. Рабы могли быть общественными и частными, военнопленными, купленными на рынке или родившимися в доме. Последние особенно ценились, так как, с одной стороны, не знали другой жизни, а с другой - воспринимались хозяевами как члены семьи - фамилии.

Римское рабство заметно отличалось от греческого: оно, как и все в латинском мире, несло отпечаток юридических .

Рабство в Риме

Перед лицом закона раб не имел никаких прав. Все невольники, жившие под крышей господина, подлежали смертной казни, если хозяина убивали в доме. Однако в эпоху империи были введены наказания и для владельцев за жестокое обращение со своими невольниками. Раб мог занять привилегированное положение, как, например, дворецкий или любимая наложница. Заслуги раба перед хозяином часто являлись поводом к освобождению. Было широко распространено освобождение по завещанию господина для частных рабов либо по акту магистрата - для общественных. В некоторых случаях разбогатевший невольник заводил своих рабов. А вольноотпущенники, занимаясь торговлей, подчас приобретали исключительно высокое положение в римском обществе. Все это не отменяло тяжелого положения массы невольников, трудившихся в хозяйстве римлян, однако показывало способы, посредством которых ловкий, сметливый или просто преданный раб мог получить свободу.

Общественная жизнь и гражданство в Риме

Общественная жизнь Рима была по сравнению с греческой куда более сложной и напряженной. Римляне даже в республиканский период тяготели к всеохватности государственной власти. Во времена республики Рим управлялся целой армией выборных должностных лиц: консулов, преторов, квесторов, цензоров, трибунов, эдилов, префектов... Их функции были четко очерчены и не пересекались. В отличие от соседних народов, и в первую очередь от эллинов, они охотно делились своим гражданством не только с пилигримами, но и с вольноотпущенниками. При этом получение гражданства было равносильно получению национальности. Кровь не играла роли. Главными были общий для всех граждан образ жизни, подчинение единым законам. Убежденные в собственной исключительности, даже мессианстве, римляне тем не менее не были националистами и в том смысле, в каком, например, можно назвать националистами афинян, смотревших даже как на людей второго сорта. Для римлянина грань между цивилизованным человеком и варваром пролегала по образу жизни и определялась весьма просто. Культурный человек живет в городе, носит тогу, владеет рабами, подчиняется законам. Варвар живет в лесу, носит штаны из звериных шкур, ему сильно повезет, если он попадет в рабство и сможет послужить укреплению Рима. если он будет хорошо трудиться и усвоит римские идеалы, хозяин отпустит его на волю, а глядишь, и поможет получить гражданство. Так, обретение гражданских прав - это в прямом смысле слова переплавка в горниле иной культуры.

Однако было бы неверно видеть в римском гражданстве некий аналог современного. Гражданство - принадлежность к городу - долгое время не могло стать в Риме общегосударственным институтом. Обитатели других италийских городов имели свое гражданство, хотя и жили в одной стране с римлянами. Промежуточным этапом на этом пути стало предоставление двойного гражданства, например Рима и Капуи, Рима и Медиоланума и т. д. Но это не решало всех проблем. Римляне понимали, что стабильность их государства напрямую связана с расширением числа граждан. К началу новой эры из 50 млн подданных Рима лишь около миллиона имели статус гражданина. Император Каракалла в 212 г. в так называемой Антониновой конституции дал римское гражданство всем свободным людям вне зависимости от национальности, проживавшим на территории империи. Римский гражданин имел обычно три имени: личное (Гай), родовое (Юлий) и фамильное или прозвище (Цезарь). Отпущенный на волю раб получал личное и родовое имя своего хозяина. Так, раб и близкий друг Цицерона - Тирон, освобожденный в 53 г. до н. э., стал именоваться, как его господин, Марк Туллий и приобрел римское гражданство.

Римское общество отличалось высокой социальной мобильностью. Принадлежность к тому или иному сословию определялась в зависимости от имущественного ценза. Городские власти в соответствии с оценкой состояния приписывали жителей к сословиям, которые не наследовались. Таким образом, разбогатевший мастеровой мог проскользнуть в сословие всадников, надеть золотое кольцо и белую тогу с тонкой пурпурной полосой.

Развитие рабовладения в Риме. Концентрация земель и образование латифундий. Со второй половины II в. до н.э. начинается период наивысшего развития рабовладельческого способа производства в римском обществе. Завоевательные войны, которые велись римлянами примерно в течение 120 лет в бассейне западного, а затем и восточного Средиземноморья, содействовали притоку на невольничьи рынки огромных масс рабов. Еще во время первой Пунической войны взятие Агригента (262 г.) дало римлянам 25 тысяч пленных, которые и были проданы в рабство. Шесть лет спустя консул Регул, одержав победу над карфагенянами при мысе Экноме (256 г.), отправил в Рим 20 тысяч рабов. В дальнейшем эти цифры неуклонно растут. Фабий Максим при взятии Тарента в 209 г. продал в рабство 30 тысяч жителей. В 167 г. при разгроме городов Энира консулом Эмилием Павлом было продано в рабство 150 тысяч человек. Окончание III Пунической войны (146 г.) ознаменовалось продажей в рабство всех жителей разрушенного Карфагена. Даже эти отрывочные, разрозненные и, видимо, далеко не всегда точные цифры, приводимые римскими историками, дают представление о тех многотысячных массах рабов, которые хлынули в Рим.

Огромный количественный рост рабов привел к качественным изменениям в социально-экономической структуре римского общества: к преобладающему значению рабского труда в производстве, к превращению раба в основного производителя римского общества. Эти обстоятельства и знаменовали собой полную победу и расцвет рабовладельческого способа производства в Риме.

Но преобладание рабского труда в производстве неизбежно приводило к вытеснению мелкого свободного производителя. Так как Италия в это время продолжала сохранять характер аграрной страны, то здесь этот процесс, в первую очередь, и наиболее наглядно развернулся в области сельскохозяйственного производства, причем он складывался из двух неразрывно связанных между собой явлений: концентрации земель и образования крупных рабовладельческих поместий (так называемых латифундий) и одновременно обезземеливания и пауперизации крестьянства.

ДоII в до н.э. в сельском хозяйстве Италии преобладали мелкие и средние хозяйства, отличавшиеся своим натуральным характером и покоившиеся в основном на труде свободных производителей. По мере развития рабовладения в Риме эти хозяйства начинают вытесняться хозяйствами совершенно иного типа, основанными на системе массовой эксплуатации рабского труда и производящими продукцию уже не только для удовлетворения собственных нужд, но и для продажи. Римский историк Аппиан так изображает этот процесс: "Богачи, заняв большую часть этой неподеленной земли и вследствие давности захвата надеясь, что у них ее не отберут, стали присоединять к своим владениям соседние участки бедных, частью-скупая их за деньги, частью отнимая силой, так что в конце концов в их руках вместо небольших поместий оказались огромные латифундии. Для обработки полей и охрани стад они стали покупать рабов..." (10;52)

Таким хозяйством, рассчитанным на развитие в нем товарного производства и основанным на эксплуатации труда рабов, является образцовая вилла, описываемая знаменитым римским государственным деятелем Катоном Старшим в его специальном труде "О земледелии". Катон описывает поместье, имеющее комплексное хозяйство: масличную рощу в 240 югеров (60 га), виноградник в 100 югеров (25 га), а также зерновое хозяйство и пастбище для скота. Организация труда в таком поместье строится, в первую очередь, на эксплуатации рабов. Катон указывает, что на уход за виноградником в 100 югеров требуется не менее 14 рабов, на оливковый сад в 240 югеров - 11 рабов. Катон дает детальные советы относительно того, как следует рациональнее эксплуатировать труд рабов, рекомендуя занимать их делом и в дождливые дни, когда работы в поле но производятся, и даже в дни религиозных праздников. Во главе управления имением стоит вилик, выбираемый из числа наиболее преданных и сведущих в сельском хозяйстве рабов, жена вилика выполняет обязанности ключницы и кухарки.

Катона чрезвычайно интересует вопрос о рентабельности отдельных отраслей сельского хозяйства. "Если меня спросят,- пишет он,- какие имения следует поставить на первое место, я отвечу так: на первое место следует поставить виноградник, дающий вино хорошего качества и в изобилии, на второе место- орошаемый огород, на третье - ивовую посадку (для плетения корзин),на четвертое - оливковую рощу, на пятое - луг, на шестое - хлебное поле, на седьмое - лес". Из этих слов ясно, что зерновые культуры, являвшиеся преобладающими в хозяйствах старого типа, теперь отступают далеко назад по сравнению с более рентабельными отраслями сельского хозяйства (садово-огородные культуры и скотоводство).

Таким образом, проблема товарности хозяйства во времена Катона выдвигается на первый план. Неслучайно, разбирая вопрос о покупке имения, Катон сразу же дает совет обращать внимание не только на плодородие почвы, но и на то, чтобы "поблизости был значительный город, море, судоходная река или хорошая дорога", имея в виду перевоз и продажу продуктов. "Хозяин должен стремиться,- говорит Катон,- побольше продавать и поменьше покупать".

Катон описывает в своем труде поместье средних размеров, типичное для средней. Италии. Но на юге Италии, а также в Сицилии и Африке возникали огромные латифундии, насчитывавшие сотни и тысячи югеров. Они также основывались на эксплуатации рабского труда в массовых масштабах и преследовали цель повышения доходности сельского хозяйства.

Обратной стороной процесса развития латифундий, как уже упоминалось, было обезземеливание и разорение крестьянства. Из вышеприведенных слов Аппиана видно, что мелкие и средние крестьянские хозяйства гибли не столько вследствие экономической конкуренции латифундиалъных поместий, сколько вследствие захватов земель крупными рабовладельцами. Разрушительное действие на крестьянские хозяйства оказали и беспрерывные войны III-II вв., ведшиеся на территории Италии. За время войны с Ганнибалом, по данным некоторых источников, погибло около 50% всех крестьянских усадеб средней и южной Италии. Далекие походы в Испанию, Африку, Малую Азию, отрывая крестьян на долгое время от их хозяйств, также содействовали упадку мелкого и среднего землевладения в Италии. (12;102)

Обезземеленные крестьяне частично превращались в арендаторов или наемных батраков, сельскохозяйственных рабочих. Но так как к найму последних прибегали, только в страдную нору (покое, жатва, сбор винограда ит. д.), то батраки не могли рассчитывать на сколько-нибудь обеспеченный и постоянный заработок. Поэтому огромные массы крестьян хлынули в город. Меньшая часть из них занялась производительным трудом, т. е. превратилась в ремесленников (хлебопеков, суконщиков, сапожников и т.п.) или строительных рабочих, некоторые занялись мелкой торговлей.

Но подавляющая масса этих разоренных людей не могла найти себе постоянной работы. Они вели жизнь бродяг и нищих, наполняя собой форум и рыночные площади. Они ничем не брезгали в поисках случайного заработка: продажей голосов на выборах, лжесвидетельскими показаниями в судах, доносами и воровством- и превратились в деклассированный слой населения, в античный пролетариат. Они жили за счет общества, жили на те жалкие подачки, которые им перепадали от римских богачей или политических авантюристов, искавших популярности; а затем и за счет государственных раздач; в конечном итоге, они жили за счет варварской эксплуатации рабского труда.

Таковы наиболее существенные изменения в римской экономике и социальной жизни римского государства во II в. до н.э. Однако картина этих изменений будет далеко не полна, если не остановиться на развитии торговли и денежно-ростовщического капитала в Риме.

Развитие торговли и денежно-ростовщического капитала. Превращение Рима в крупнейшую средиземноморскую державу содействовало широкому развитию внешней торговли. Если нужды римского населения в предметах ремесленного производства в основном удовлетворялись местной мелкой промышленностью, то сельскохозяйственные продукты ввозились из западных провинций, а предметы роскоши из Греции и стран эллинистического Востока. Выдающуюся роль в мировой торговле играл в III в. до н.э. Родос, после же падения Коринфа в качестве крупнейшего торгового центра выдвигается Делос, который в скором времени стягивает к себе не только всю коринфскую, но и родосскую торговлю. На Делосе, где встречались купцы различных стран, возникают торгово-религиозные (они находились "под покровительством" того или иного божества) ассоциации италийских купцов, главным образом - кампанцев греков. (14;332)

Римские завоевания обеспечивали непрерывный приток ценностей и денежного капитала в Рим. После первой Пунической войны римская казна получила 3200 талантов контрибуции (1 талант = 2400 руб.). Контрибуция, наложенная на карфагенян после второй Пунической войны, равнялась 10000 талантов, а на Антиоха III после окончания Сирийской войны- 15000 талантов. Военная добыча победоносных римских полководцев была колоссальной. Плутарх описывает триумфальный въезд в Рим победителя при Пидне Эмилия Павла. Триумф длился три дня, в течение которых непрерывно проносили и везли на колесницах захваченные произведения искусства, драгоценное вооружение, огромные сосуды, наполненные золотой и серебряной монетой. В 189 г. после битвы при Магнезии римляне захватили в качестве военной добычи 1230 слоновых клыков, 234 золотых венка, 137 000 фунтов серебра (1 римск. фунт=327 г), 224 000 серебряных греческих монет, 140 000 македонских золотых монет, большое количество изделий из золота и серебра. Вплоть до II в. Рим испытывал известный не достаток в серебряной монете, но после всех этих завоеваний, в особенности после освоения испанских серебряных рудников, римское государство получило полную возможность обеспечить серебряную основу своей денежной системы.

Все эти обстоятельства привели к чрезвычайно широкому развитию денежно-ростовщического капитала в римском государстве. Одной из организационных форм развития этого капитала были компании откупщиков, бравшие на откуп различные виды общественных работ в самой Италии, а также и главным образом откуп налогов в римских провинциях. Они занимались и кредитно-ростовщическими операциями, причем особенно широко в провинциях, где оставались в силе законы и обычаи, поддерживающие продажу в рабство за долги и где ссудный процент был почти ничем не ограничен и доходил до 48- 50%. Так как торговыми, откупными и ростовщическими операциями занимались представители римского всаднического сословия, то они превращаются в новый слой римской рабовладельческой знати, в торгово-денежную аристократию.

Столь существенные изменения в экономике и социальной жизни Рима подтверждают мысль о том, что рижское рабовладельческое общество переходило к новому, высшему этапу своего развития, который К. Маркс определил как "...рабовладельческую систему, направленную на производство прибавочной стоимости". Это определение раскрывает истинную природу и историческое значение рассмотренных выше явлений: победу рабовладельческого способа производства и превращение раба в основного производителя, развитие товарного производства, рост торгового и денежно-ростовщического капитала, а также образование новых социальных слоев римского рабовладельческого общества - античного люмпенпролетариата, с одной стороны, и слоя торгово-денежной аристократии (всадничества), - с другой.

Буржуазные фальсификаторы истории, начиная от "патриархов модернизации" античного мира Моммзена и Эд. Мейера и вплоть до их современных эпигонов, настойчиво твердят о развитии капитализма в древнем Риме. Хватаясь за чисто внешние аналогии, они говорят о наличии капиталистических форм хозяйства, о "банковской системе", об образовании класса капиталистов и пролетариата. Однако все эти утверждения, являющиеся в конечном счете апологией капиталистического строя, не выдерживают серьезной критики. Модернизаторы античной истории игнорируют вопрос о способе производства, игнорируют тот основной факт, что при рабовладельческом способе производства, при котором основой производственных отношений является собственность рабовладельца на средства производства, а также на работника производства, т. е. раба, рабочая сила последнего не продается и не покупается, т. е, не является товаром. Следовательно, в основе рабовладельческого способа производства лежит внеэкономический, натуральный способ присвоения рабочей силы, что и отличает этот способ производства в принципе и достаточно четко от капиталистического способа производства. (24;98)

Маркс неоднократно подчеркивал, что "события, поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, приводят к совершенно разным результатам". Так, говоря о влиянии торговли и купеческого капитала на античное общество, Маркс специально отмечает, что в силу господства определенного способа производства оно "...постоянно имеет своим результатом рабовладельческое хозяйство". И. В. Сталин в своем труде"Экономические проблемы социализма в СССР" писал: "Говорят, что товарное производство всё же при всех условиях должно привести и обязательно приведёт к капитализму. Это неверно". И дальше: "Товарное производство старше капиталистического производства. Оно существовало при рабовладельческом строе и обслуживало его, однако не привело к капитализму".

Такова истинная сущность и историческое значение тех изменений, которые произошли в экономике римского рабовладельческого общества во II в. до н.э.

Кризис политических форм римской республики. Глубокие процессы и принципиальные изменения, произошедшие в экономической основе римского рабовладельческого общества, не могли не оказать влияния на политические взаимоотношения и формы государственного устройства древних римлян. Политическая надстройка римского общества становится уже не соответствующей его экономическому базису - консервативной и мешающей его развитию. Это обстоятельство должно было неизбежно привести к кризису политической надстройки, к кризису старых форм и учреждений римской рабовладельческой республики. Более того, это обстоятельство должно было неизбежно привести к замене старой политической надстройки новыми политическими и правовыми учреждениями, соответствующими изменившемуся базису и активно содействующими его оформлению и укреплению.

Политическая надстройка римского рабовладельческого общества, т. о. республиканские формы римского государства возникли и оформились в то время, когда Рим представлял собой типичный город-государство, покоящийся целиком на натуральной системе хозяйства. Она отвечала интересам и нуждам сравнительно небольшой, строящейся на примитивных основах общины граждан. Теперь же, когда Рим превратился в великую средиземноморскую державу, когда произошли глубокие изменения в экономическом базисе римского общества и, прежде всего, восторжествовал рабовладельческий способ производства, прежние политические формы, старые республиканские учреждения оказались непригодными, и уже неотвечающими нуждам и интересам новых общественных классов.

Провинциальная система управления складывалась постепенно и в значительной мере стихийно. Не существовало никаких общих законодательных установлений, касавшихся провинций. Каждый новый правитель провинции, вступая в свою должность, обычно издавал эдикт, в котором определял, какими принципами он будет руководствоваться при управлении провинцией. В качестве правителей или наместников провинций римляне посылали сначала преторов, а затем высших магистратов, по окончании срока их полномочий в Риме (проконсул, пропретор). Наместник назначался для управления провинцией, как правило, на год и в течение этого срока не только олицетворял в своей провинции полноту военной, гражданской и судебной власти, но фактически не нес никакой ответственности за свою деятельность перед римскими властями. Жаловаться на его злоупотребления жители провинций могли лишь после того, как он сдавал свои дела преемнику, но такие жалобы редко имели успех. Таким образом, деятельность наместников в провинциях была бесконтрольной, управление провинциями фактически сдавалось им "на откуп".

Почти все провинциальные общины облагались прямыми, а иногда и косвенными налогами (главным образом, таможенные сборы). Содержание провинциальных наместников, их штата, а также римских войск, расквартированных в провинциях, также ложилось на плечи местного населения. Но особенно разорительной для провинциалов была деятельность римских публиканов и ростовщиков. Компании публиканов, бравшие на откуп сбор налогов в провинциях, вносили в римскую казну заранее определенные суммы, а затем выколачивали их с огромными излишками из местного населения. Хищническая деятельность публиканов и ростовщиков разоряла целые страны, некогда цветущие, а жителей этих стран низводила на положение рабов, проданных в рабство за долги. (16;77)

Такова была система, ведшая к хищнической эксплуатации завоеванных областей, которая не могла уже отвечать интересам господствующего класса в целом, но которая была следствием полной непригодности и устарелости государственного аппарата римской республики. Конечно, в римском рабовладельческом обществе, при любом изменении его политической надстройки государственный аппарат и не мог быть заменен вполне совершенным аппаратом, т. е. другими словами, невозможно было создание прочной централизованной империи в силу отсутствия единой экономической базы, в силу натурального в своей основе рабовладельческого хозяйства. Как известно, крупнейшие империи древности могли подняться лишь на ступень временных и непрочных военно-административных объединений. К созданию такого объединения и была направлена в рассматриваемое время тенденция развития римского государства, но даже для достижения этой цели не было реальных условий, пока продолжал существовать слишком большой и непримиримый разрыв между обновленным экономическим базисом римского рабовладельческого общества и его обветшалой, консервативной политической надстройкой. Этот разрыв и делал неизбежным кризис старых политических форм, т. е. кризис римской республики.

Классовая борьба в римском обществе во II в. до н.э. Однако замена устаревшего государственного устройства римской республики каким-либо новым не могла произойти безболезненным и мирным путем. За старыми, обветшалыми политическими формами стояли определенные классы, определенные социальные группы с их узкоклассовыми интересами, но от того не менее яростно ими защищавшимися. Старая политическая надстройка не могла быть убрана легко и мирно, наоборот, она стойко и активно сопротивлялась. Поэтому кризис римской республики сопровождался крайним обострением классовой борьбы в Риме на протяжении нескольких десятилетий.

Римское общество до II в. до н.э. представляло собой пеструю картину враждующих классов и сословий. Внутри свободного населения шла напряженная борьба между классом крупных рабовладельцев и классом мелких производителей, представленным в Риме в первую очередь сельским плебсом. Это была в основном, борьба за землю. Внутри самого класса рабовладельцев шла борьба между земледельческой знатью (нобилитет) и новой торгово-денежной аристократией (всадничество). Всадничество в эту эпоху уже начинает стремиться к самостоятельной политической роли в государстве и в этой борьбе против политически всесильного нобилитета блокируется иногда с сельским, а затем и с городским плебсом. Городской плебс к этому времени превращается в такую политическую и социальную силу, которая хоть и не имела самостоятельного значения, но которая в качестве союзника или врага могла оказать решающее влияние на отклонение стрелки политических весов в определенную сторону. Отражением всех этих сложных, часто переплетающихся между собой линий борьбы служат бурные политические события периода кризиса и падения республики, начиная от движения Гракхов и кончая годами гражданских войн.

В результате усиленного развития и победы рабовладельческого способа производства до крайности обостряется и основное противоречие римского общества, противоречие между антагонистическими классами: рабами и рабовладельцами. Рабы представляют собой по - прежнему политически бесправный класс. Они по - прежнему лишены гражданских прав и личной свободы. Они, с точки зрения римского права, являются вещью, принадлежащей хозяину, одушевленным орудием. Но вместе с тем это - основной производящий и, может быть, наиболее многочисленный класс римского общества. Поэтому рабы превращаются в решающую социальную и политическую силу. Обострение противоречий между рабами и рабовладельцами приводит к высшей форме классовой борьбы в древности, к восстанию рабов. Сначала это были отдельные и разрозненные вспышки, как, например, заговор рабов во время второй Пунической войны, глухо упоминаемый Ливнем, или как заговор рабов в Лации (198 г.), в результате раскрытия которого было казнено 500 зачинщиков, или, наконец, восстание рабов в Этрурии в 196 г., на подавление которого пришлось бросить целый легион. Но в дальнейшем эти отдельные, разрозненные вспышки разгораются в огромный пожар "рабских войн" таковы грандиозные сицилийские восстания и великая "рабская война" под руководством Спартака, "истинного представителя античного пролетариата" (Маркс). (3;27)

Эллинистические влияния несомненно содействовали распространению образованности в верхних слоях общества и росту культуры. Вокруг одного из крупнейших политических деятелей этого времени - Сципиона Эмилиана создается кружок, в который входят философы и писатели. Среди них наиболее видное место принадлежит знаменитому греческому историку Полибию, прожившему около 16 лет в качестве заложника в Риме, и греческому философу Панетию. Оба они проповедовали учение стоиков (так называемая средняя римская Стоя), приспосабливая его к нуждам и запросам римского общества. В кружке Сципиона дебатировались не только философские, но и политические проблемы, вынашивались идеи реформ, оказавшие в дальнейшем бесспорное влияние на аграрное законодательство Гракхов.

Меняется и облик самого города Рима. Он становится огромным по территории и числу населения городом. Полагают, что во II в. до н.э. в нем было уже около полумиллиона жителей. Население Италии стекалось в него целыми толпами, кроме того в Риме поселилось множество иностранцев, это главным образом греки, сирийцы, евреи. Рим становится крупным международным центром, столицей великой средиземноморской державы. Город обстраивается великолепными зданиями. Форум теряет вид крестьянского рынка, окруженного складами и стойлами для скота, и превращается в площадь большого города, украшенную храмами, базиликами, портиками, арками, скульптурными изваяниями. Улицы начинают мостить, а площади покрывать каменными плитами. Наряду с роскошными кварталами, где находятся общественные здания и богатые частные дома, в Риме возникает целый ряд нищенских кварталов, в которых ютится городской плебс и где жалкие лачуги перемежаются с многоэтажными доходными домами дешевых квартир, которые строились предприимчивыми дельцами. Изменился самый строй жизни и быт римских состоятельных классов. В каждой богатой семье появился обычай содержать огромное количество рабов в качестве домашней прислуги. Обстановка комнат, сервировка стола становятся роскошными и претенциозными. С начала II в. появляются женские наряды из дорогих тканей, веера из павлиньих перьев, фантастические дамские прически. В быт богатых людей входят роскошные пиры с зваными гостями, с танцовщицами, певицами и арфистками. На этих пирах подавались дорогие вина и кушанья, всякие заморские в экзотические блюда; на организацию подобных пиров расходовались целые состояния. Недаром все римские писатели, описывающие эту эпоху, скорбят об утрате старинных римских добродетелей, о забвении обычаев предков, о безнадежной порче нравов и о разложении римского общества. Один из представителей римской Стой - Посидоний даже развил целую теорию упадка нравов, как основной причины будущей неизбежной гибели римского государства. (13;49)

Таковы были наиболее существенные изменения, произошедшие в идеологии римского общества, а также в быту и частной жизни римлян в III-II в. до н.э.

На протяжении всей истории человечества было зафиксировано множество случаев, когда в отношении некоторых категории людей применялись законы, приравнивающие их к объектам собственности. Например, известно, что такие мощнейшие государства, как Древний Египет и были построены именно на принципах рабовладения.

Кто такой раб

На протяжении тысячелетий лучшие умы человечества, вне зависимости от своей национальной и религиозной принадлежности, боролись за свободу каждого индивида и утверждали, что все люди должны быть равными в своих правах перед законом. К сожалению, понадобилось не одна тысяча лет, прежде чем эти требования нашли отражение в правовых нормах большинства стран мира, а до этого многие поколения людей испытали на себе, что значит быть приравненным к неодушевленным предметам и лишенным возможности распоряжаться своей жизнью. На вопрос: "Кто такой раб?" можно ответить, процитировав ООН. В частности, она гласит, что такое определение подходит для любого лица, которое не имеет возможности по своей воле отказаться от работы. Кроме того, словом “раб” принято также называть индивида, который находится в собственности у другого человека.

Как возникло рабовладение как массовое явление

Как бы странно это ни звучало, но историки считают, что предпосылкой к порабощению людей послужило развитие технологий. Дело в том, что до того, как индивид смог создавать своим трудом количество продукции большее, чем было необходимо ему самому для поддержания жизни, рабство было нецелесообразно экономически, поэтому тех, кто попадал в плен, просто убивали. Ситуация изменилась, когда благодаря появлению новых орудий труда земледелие стало более рентабельным. Первые упоминания о существование государств, где использовался труд рабов, относятся к началу III тыс. до н. э. Исследователи отмечают, что речь идет о небольших царствах в Месопотамии. Многочисленные упоминания о рабах встречаются и в Ветхом Завете. В частности, там указывается несколько причин, по которым люди переходили на низшую ступень социальной лестницы. Так, согласно этой Книге книг, рабы — это не только военнопленные, но и те, кто оказался не в состоянии уплатить долг, вступил в брак с рабом или воры, которые не смогли вернуть украденное или возместить нанесенный ущерб. Причем приобретение человеком такого статуса означало, что и его потомки также практически не имели никаких легальных шансов стать свободными.

Египетские рабы

На сегодняшний день историки пока не пришли к единому мнению по поводу статуса “несвободных” людей в Древнем царстве, управляемом фараонами. В любом случае известно, что рабы в Египте считались частью общества, и к ним относились довольно гуманно. Особенно много людей подневольного труда там было в эпоху Нового Царства, когда даже рядовые свободные египтяне могли иметь прислужников, которые принадлежали им по праву собственности. Однако, как правило, их не использовали в качестве производителей сельскохозяйственной продукции и разрешали создавать семьи. Что касается Эллинистического периода, то рабы в Египте при правлении Птолемеев жили так же, как и их товарищи по несчастью в других государствах, которые образовались после распада империи Александра Македонского. Таким образом, можно констатировать, что примерно до IV века экономика самой могущественной из стран, расположенных на севере африканского континента, была основана на производстве сельскохозяйственной продукции свободными крестьянами.

Рабы в Древней Греции

Современная европейская цивилизация, а еще раньше древнеримская возникли на основе древнегреческой. А она, в свою очередь, всеми своими достижениями, в том числе культурными, была обязана рабовладельческому способу производства. Как уже было сказано, статус свободного человека в древнем мире чаще всего терялся в результате пленения. А так как греческие полисы постоянно вели войны между собой, число рабов росло. Кроме того, такой статус присваивался несостоятельным должникам и мэтекам — иностранцам, которые скрывались от уплаты налогов в государственную казну. В числе занятий, которые чаще всего входили в обязанности рабов в Древней Греции, можно выделить ведение домашнего хозяйства, а также работу в рудниках, на флоте (гребцы) и даже службу в армии. Кстати, в последнем случае солдат, проявивших исключительную отвагу, отпускали на волю, а их хозяевам возмещали убыток, связанный с потерей раба, за счет государства. Таким образом, даже у тех, кто был рожден несвободным, был шанс изменить свой статус.

Римские рабы

Как свидетельствуют дошедшие до наших дней исторические документы, в Древней Греции большинство людей, лишенных права распоряжаться своей жизнью, являлись греками. Совсем по-иному обстояло дело в Древнем Риме. Ведь эта империя постоянно воевала со своими многочисленными соседями, именно поэтому римские рабы — это преимущественно иностранцы. Они в большинстве своем были рождены свободными и нередко пытались сбежать и вернуться на родину. Кроме того, согласно Законам двенадцати таблиц, которые являются совершенно варварскими в понимании современного человека, отец мог продавать в рабство своих детей. К счастью, последнее положение просуществовало лишь до принятия закона Петелия, по которому рабы в римском праве — это кто угодно, но не римляне. Иными словами, свободный человек, плебей и уж тем более патриций ни в коем случае не мог стать невольником. В то же время не всем людям данной категории жилось плохо. Например, в довольно привилегированном положении находились домашние рабы, которые нередко воспринимались хозяевами как члены семьи. Кроме того, их могли освободить по завещанию господина или за заслуги перед его семьей.

Самые известные восстания римских рабов

Стремление к свободе живет в любом человеке. Поэтому, хотя хозяева считали, что их рабы — это нечто среднее между неодушевленными орудиями труда и те нередко поднимали восстания. Эти случаи массового неповиновения обычно жестоко подавлялись властями. Самым знаменитым событием такого рода - из зафиксированных в исторических документах - считается восстание рабов под предводительством Спартака. Оно произошло в период с 74 по 71 годы нашей эры, и его организаторами стали гладиаторы. То, что восставшим удалось около трех лет держать в страхе римский сенат, историки связывают с тем, что на тот момент у властей не было возможности бросить против армии рабов обученные воинские формирования, так как практически все легионы воевали в Испании, в Малой Азии и во Фракии. Одержав несколько громких побед, войско Спартака, костяк которого составляли римские рабы, обученные боевым искусствам того времени, все же было разбито, а он сам погиб в схватке, предположительно от рук солдата по имени Феликс.

Восстания в Древнем Египте

Похожие события, но, конечно же, гораздо менее известные, произошли за много веков до основания Рима, на берегах Нила, в конце эпохи Они описаны, например, в “Поучении Ноферреху”— папирусе, который хранится в петербургском Эрмитаже. Правда, в этом документе отмечается, что восстание было поднято бедными крестьянами, и уже потом к ним примкнули и рабы, преимущественно выходцы из Примечательно, что сохранились свидетельства, указывающие, что участники смуты стремились, прежде всего, уничтожить документы, в которых были зафиксированы права и привилегии богачей. Это значит, что рабы считали, что в их бедственном положении виноваты несправедливые законы Египта, которые разделяли людей на свободных и невольников. Как и восстание Спартака, египетский мятеж также был подавлен, а большинство его участников - безжалостно уничтожены.

Древнеримские законы, касающиеся рабов

Как известно, современные законы многих стран основаны на Римском праве. Так вот, по нему все люди делились на две категории: свободные граждане (привилегированная часть общества) и рабы (это низшая, если можно так выразиться, каста). Согласно закону, несвободный человек не считался самостоятельным субъектом права и не обладал правоспособностью. В частности, в большинстве ситуаций - с юридической точки зрения - он выступал либо как объект правовых отношений, либо как “говорящее орудие”. При этом если раб женился на свободной женщине или рабыня выходила замуж за свободного человека, они не могли претендовать на освобождение. Кроме того, например, все невольники, которые жили с господином под одной крышей, должны были быть казнены, если их хозяина убивали в стенах дома. Справедливости ради нужно сказать, что в эпоху Римской империи, т. е. после 27 года до нашей эры, были введены наказания для господ за жестокое обращение с собственными невольниками.

Законы, касающиеся рабов в Древнем Египте

Отношение к невольникам в государстве, управляемом фараонами, также оформлялось юридически. В частности, существовали законы, которые запрещали убивать рабов, гарантировали им питание и даже требовали оплачивать некоторые виды рабского труда. Интересно, что в некоторых правовых актах невольников называли "мертвым членом семьи", что исследователи связывают с особенностями жителей Древнего Египта. В то же время дети свободного человека, рожденные рабыней, по желанию отца могли получить статус свободных и даже претендовать на долю наследства наравне с законными отпрысками.

Рабство с США: правовая сторона этого вопроса

Еще одним государством, экономическое процветание которого на раннем этапе развития было основано на использовании рабского труда, является США. Известно, что первые чернокожие невольники появились на территории этой страны в 1619 году. Негры-рабы завозились в Соединенные Штаты вплоть до середины 19 века, и по подсчетам ученых, в эту страну работорговцами было переправлено из Африки в общей сложности 645 000 человек. Интересно, что больше всего законов, касающихся таких “эмигрантов поневоле”, было принято в последние десятилетия перед принятием Тринадцатой поправки. Например, в 1850 году конгресс США издал акт, ухудшающий правовое положение рабов. По нему населению всех штатов, в том числе и тех, где на момент его принятия рабство уже отменили, было предписано принимать активное участие в поимке беглых невольников. Более того, данный закон даже предусматривал наказание для тех свободных граждан, которые помогали неграм, сбежавшим от своих хозяев. Как известно, несмотря на все попытки плантаторов из Южных Штатов сохранить рабство, оно все же было запрещено. Хотя еще около века в различных штатах США действовали унизительные для чернокожего населения сегрегационные законы, ущемляющие их права.

Рабство в современном мире

К сожалению, желание безвозмездно пользоваться плодами труда других людей не искоренено и по сей день. Поэтому ежедневно поступает информация о выявлении все новых случаев трафикинга — купли-продажи и эксплуатации людей. Причем современные работорговцы и рабовладельцы подчас оказываются гораздо более жестокими, чем, например, римские. Ведь тысячелетия назад правовое положение рабов было конкретизировано, и они зависели от воли своих господ лишь частично. Что же касается жертв трафикинга, то очень часто о них никто не знает, и несчастные люди являются игрушкой в руках своих “господ”.

Валлон А. История рабства в античном мире. ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, М., 1941 г.
Перевод с франц. С. П. Кондратьева.
Под редакцией и с предисловием проф. А. В. Мишулина.

с.352 То, о чем я гово­рил в двух пред­ше­ст­ву­ю­щих гла­вах о про­да­же и о заня­ти­ях рабов, тре­бу­ет допол­не­ния; здесь я хочу ска­зать о их цене, мате­рии весь­ма сухой, но извест­ные иссле­до­ва­ния Дюро-де-ла-Мал­ля поз­во­лят мне быть крат­ким.

Цена рабов меня­лась в зави­си­мо­сти от вре­ме­ни; она долж­на была менять­ся и в зави­си­мо­сти от их чис­ла, их заня­тий, их заслуг и раз­лич­ных дру­гих выше­упо­мя­ну­тых мною обсто­я­тельств. Под­твер­жде­ния это­го мы нахо­дим как в исто­ри­че­ских фак­тах, так и в зако­нах.

У нас нет доку­мен­тов, касаю­щих­ся цены рабов в пер­вый пери­од рим­ской исто­рии до вто­рой Пуни­че­ской вой­ны; начи­ная с этой эпо­хи их цена при­бли­жа­ет­ся к ценам, обще­при­ня­тым в Гре­ции, вслед­ст­вие уста­но­вив­ших­ся более регу­ляр­ных сно­ше­ний меж­ду эти­ми дву­мя наро­да­ми. Таким обра­зом, про­дан­ные Ган­ни­ба­лом в Ахайе 1200 плен­ных были выкуп­ле­ны за 100 талан­тов (это, веро­ят­но, та сум­ма, за кото­рую они были куп­ле­ны), т. е. по пяти мин за чело­ве­ка (око­ло 160 руб­лей золо­том) - цена, неко­гда доволь­но высо­кая для Гре­ции, но став­шая обыч­ной для рабов в эпо­ху пре­ем­ни­ков Алек­сандра . После бит­вы при Кан­нах Ган­ни­бал, смяг­чен­ный победой, а может быть, и стес­нен­ный сво­и­ми плен­ны­ми, пред­ла­гал им сво­бо­ду на усло­ви­ях еще более лег­ких. За всад­ни­ков было назна­че­но 500 дена­ри­ев с изо­бра­же­ни­ем колес­ни­цы, за леги­о­не­ра - 300 и за раба - 100. Эти цены, не исклю­чая и цены за сво­бод­но­го чело­ве­ка, были ниже обыч­ной сто­и­мо­сти рабов, так как Тит Ливий гово­рит, что сенат, пре­не­брег­ши эти­ми плен­ны­ми, купил 8 тысяч рабов, чтобы сде­лать из них сол­дат, и запла­тил за них боль­ше того, что сто­и­ли бы ему плен­ные .

Для после­ду­ю­щих вре­мен мы, преж­де все­го, име­ем свиде­тель­ства Плу­тар­ха, гла­ся­щие, что Катон нико­гда не пла­тил за рабов доро­же 1500 драхм , при этом он имел в виду рабов здо­ро­вых, год­ных к рабо­те, спо­соб­ных управ­лять вола­ми и ходить за с.353 лошадь­ми. Но Плу­тарх, веро­ят­но, заме­нил драх­мой дена­рий , сто­и­мость кото­ро­го в совре­мен­ную ему эпо­ху при­бли­зи­тель­но рав­ня­лась сто­и­мо­сти драх­мы, но была ниже в пери­од Рес­пуб­ли­ки. Мож­но даже пред­по­ла­гать, что цена этих рабов не дости­га­ла это­го мак­си­маль­но­го пре­де­ла. В самом деле, переда­ют, что Катон в быт­ность свою цен­зо­ром оце­нил рабов в десять раз выше их дей­ст­ви­тель­ной сто­и­мо­сти, чтобы обло­жить нало­гом в 3 асса за тыся­чу тех рабов, кото­рые были моло­же два­дца­ти лет и сто­и­ли выше 10 тысяч ассов (око­ло 310 руб­лей золо­том), что в пере­во­де на гре­че­ские день­ги соста­вит немно­гим менее 900 драхм . Этим меро­при­я­ти­ем Катон хотел уда­рить не по тру­ду, а по рос­ко­ши. Весь­ма веро­ят­но, что цены, уста­нов­лен­ные им в сво­ем законе, пре­вы­ша­ли обыч­ные цены на сель­ских рабов. Закон Като­на в то же вре­мя свиде­тель­ст­ву­ет и о том, что жаж­да рос­ко­ши зна­чи­тель­но под­ня­ла цены на рабов, необ­хо­ди­мых для удо­вле­тво­ре­ния порож­ден­ных ею потреб­но­стей. Комедии Плав­та мог­ли бы пред­ста­вить это­му дока­за­тель­ства. Тем не менее эти­ми тек­ста­ми сле­ду­ет поль­зо­вать­ся с извест­ной осто­рож­но­стью, и не пото­му имен­но, что Плавт под­ра­жа­ет гре­кам, - ведь новая комедия появи­лась при­бли­зи­тель­но за пол­ве­ка до него, и рабы этой кате­го­рии не мог­ли сто­ить в Гре­ции доро­же, чем в Риме. Кро­ме того, Плавт очень сво­бо­ден в сво­их под­ра­жа­ни­ях; он без вся­ко­го стес­не­ния вво­дит рим­ские нра­вы в чисто гре­че­ские сце­ны. Что же каса­ет­ся цифр, обо­зна­чаю­щих цены рабов, то он не счи­тал необ­хо­ди­мым при­дер­жи­вать­ся рыноч­ных цен, суще­ст­во­вав­ших в то вре­мя в Риме или в ином каком-нибудь месте. Об этом мож­но судить по тому раз­но­об­ра­зию, кото­рое они пред­став­ля­ют. В комедии « Плен­ни­ки» похи­щен­ный ребе­нок был про­дан за 6 мин; в дру­гом месте две малень­кие девоч­ки - одна четы­рех, дру­гая пяти лет - были отда­ны вме­сте с их кор­ми­ли­цей за 18 мин, но без гаран­тии . Моло­дая девуш­ка куп­ле­на за 20 мин; за дру­гую запла­ти­ли 20 мин и пере­про­да­ли за 30 мин ; тако­ва же и цена любов­ни­цы Фило­ма­ха в « При­виде­нии» . Еще дру­гая, за кото­рую про­си­ли то 30 мин, то один талант, была уступ­ле­на по пер­вой цене с над­бав­кой в 10 мин за ее пла­тья и укра­ше­ния . Во вре­мя коми­че­ско­го тор­га меж­ду отцом и сыном из-за рабы­ни, кото­рой и тот и дру­гой доби­ва­лись, не смея в том при­знать­ся друг дру­гу, цена ее с 30 мин под­ня­лась до 50, при­чем отец уве­рял, что не отка­жет­ся от нее, даже если цена ей будет 100 мин (око­ло 3500 руб­лей золо­том) . Одна плен­ни­ца куп­ле­на за 40 мин, арфист­ка - за 50 (сле­ду­ет доба­вить, что ее купил ее любов­ник). Нако­нец, моло­дая девуш­ка, выда­ва­е­мая за плен­ни­цу и отли­чав­ша­я­ся гра­ци­ей и умом, была куп­ле­на за 60 мин содер­жа­те­лем пуб­лич­но­го дома, счи­тав­шим, что он таким путем обес­пе­чил свое состо­я­ние . Это раз­но­об­ра­зие цен и их повы­ше­ние мог­ли, без сомне­ния, встре­чать­ся и в дей­ст­ви­тель­ной жиз­ни, подоб­но тому как мы видим это на сцене для рабов этой кате­го­рии. Но есть и дру­гие при­ме­ры, поз­во­ля­ю­щие нам ули­чить поэта в явном пре­уве­ли­че­нии. Фило­крат, плен­ный раб, уез­жая для выпол­не­ния воз­ло­жен­но­го на него пору­че­ния, дол­жен оста­вить залог в 20 мин; слу­га Демо­на с.354 полу­ча­ет сво­бо­ду за 30 мин, при­чи­тав­ши­е­ся ему за откры­тие шка­тул­ки в « Кана­те» . Нако­нец, два пова­ра в « Кла­де» оце­ни­ва­ют себя не мень­ше чем в один талант за обо­их ; повар, как нам извест­но из гре­че­ских комедий, был пре­иму­ще­ст­вен­но фан­фа­ро­ном (хва­сту­ном), ἀλαονι­κός . Ино­гда эта сум­ма назы­ва­лась с извест­ным оттен­ком пре­зре­ния: « За талант я не куп­лю ведь милет­ско­го Фале­са!» Одна заслу­жен­ная кур­ти­зан­ка не хочет отда­вать свою дочь мень­ше чем за два талан­та, или за 20 мин в год. Прав­да, за эту цену она пред­ла­га­ет в виде гаран­тии сде­лать всех рабов в доме евну­ха­ми:

Но в ско­ром вре­ме­ни самые высо­кие цены Плав­та были пре­взой­де­ны. Жела­ли иметь не толь­ко кра­си­вых рабов, жела­ли иметь рабов, про­ис­хо­див­ших от наро­да, извест­но­го сво­ей при­вет­ли­во­стью и весе­лым нра­вом, - из Гре­ции и Алек­сан­дрии. Прав­да, с тех пор как эти стра­ны были пре­вра­ще­ны в про­вин­ции, ста­ло труд­нее полу­чать рабов оттуда, но жаж­да рос­ко­ши, более силь­ная, чем все направ­лен­ные про­тив нее зако­ны, овла­де­ла всей зна­тью. Ее при­чуд­ли­вые фан­та­зии, став­шие более тре­бо­ва­тель­ны­ми и мно­го­чис­лен­ны­ми, под­ня­ли, само собой разу­ме­ет­ся, цены на подоб­но­го рода рабов. Уже Катон него­до­вал на то, что за кра­си­во­го слу­гу пла­ти­ли доро­же, чем за уча­сток зем­ли . Мар­ци­ал упо­ми­на­ет о целых наслед­ствах, истра­чен­ных на покуп­ку жен­щин и под­рост­ков, за кото­рых пла­ти­ли по 100 тысяч сестер­ций . Пли­ний при­во­дит очень харак­тер­ный при­мер такой про­да­жи, назы­вая име­на про­дав­ца и поку­па­те­ля .

Рим­лян тол­ка­ла на эту рас­то­чи­тель­ность не толь­ко пого­ня за чув­ст­вен­ны­ми удо­воль­ст­ви­я­ми, но и умст­вен­ные запро­сы, инте­рес к лите­ра­ту­ре и искус­ству: это были бла­го­род­ные пло­ды циви­ли­за­ции, сво­бод­но созре­вав­шие под солн­цем Элла­ды, но в Риме пока еще тре­бо­ва­лось посто­ян­ное руко­вод­ство ино­стран­цев для заня­тия ими. Впро­чем, знат­ные лица ино­гда счи­та­ли ниже сво­е­го досто­ин­ства зани­мать­ся эти­ми искус­ства­ми лич­но, пола­гая, что име­ют пол­ное пра­во заста­вить их слу­жить себе за день­ги. Тор­гов­цы вся­че­ски ста­ра­лись удо­вле­тво­рить эти потреб­но­сти: с этой целью они пору­ча­ли вос­пи­ты­вать для себя лите­ра­то­ров и худож­ни­ков. В чис­ле их было мно­го и никуда негод­ных пев­цов и грам­ма­ти­ков, такой « шуше­ры» , как певец, про­дан­ный вме­сте с Эзо­пом за тыся­чу обо­лов, и тот грам­ма­тик, за кото­ро­го запла­ти­ли 3 тыся­чи обо­лов, или пять мин. Но не все­гда мож­но было най­ти таких рабов, каких хоте­ли, а обу­че­ние их сто­и­ло очень доро­го. Это под­твер­жда­ет­ся при­ме­ром Саби­на, о кото­ром нам толь­ко что рас­ска­зы­вал Сене­ка и кото­рый, чтобы иметь сво­е­го раба « Гоме­ра» , сво­е­го раба « Геси­о­да» и сво­е­го раба « Пин­да­ра» , дол­жен был запла­тить по 100 тысяч сестер­ций за каж­до­го. Еще доро­же пла­ти­ли за то, чтобы вла­деть рабом, полу­чив­шим уже извест­ность. Квинт Лута­ций Катул купил Даф­ни­са за 700 или 800 тысяч сестер­ций - дока­за­тель­ство ува­же­ния и богат­ства. Он оста­вил за собой толь­ко пра­во патро­на­та и пра­во, передать ему свое имя - Лута­ций Даф­нис .

с.355 Итак, в этой сфе­ре мы не можем уста­но­вить ника­ких пре­дель­ных норм, а сле­до­ва­тель­но, и сред­них дан­ных. Одна­ко же в дру­гих слу­ча­ях встре­ча­ют­ся оцен­ки более уме­рен­ные, и пото­му они могут казать­ся более обыч­ны­ми; но они тем более опас­ны; поэто­му имен­но здесь кри­ти­ка долж­на при­нять во вни­ма­ние все обсто­я­тель­ства, чтобы не заблудить­ся в лаби­рин­те лож­ной индук­ции. Так, оце­ни­вая раба-рыба­ка в 6 тысяч сестер­ций, ссы­ла­ют­ся на Юве­на­ла: это сто­и­мость рыбы пал­ту­са (тюр­бо), кото­рую автор сде­лал столь про­слав­лен­ной. Прав­да, он при­бав­ля­ет: « …Может быть, было б дешев­ле купить рыба­ка само­го, чем эту самую рыбу» . Но, в самом деле, мож­но ли счи­тать эту оцен­ку в 6 тысяч сестер­ций общей для всех рыба­ков? Конеч­но, нет, так же как нель­зя при­пи­сы­вать Пли­нию подоб­ную же оцен­ку преж­не­го раба-ору­же­нос­ца лишь пото­му, что он утвер­жда­ет, что в его вре­мя соло­вьи сто­ят доро­же, при­бав­ляя при этом, что за одно­го из них было запла­че­но 6 тысяч сестер­ций . Эти тек­сты сами по себе не име­ют тако­го зна­че­ния. И во всех этих слу­ча­ях сле­ду­ет осте­ре­гать­ся делать слиш­ком поспеш­ные заклю­че­ния от част­но­го к обще­му. Кому при­дет в голо­ву опре­де­лять обыч­ную цену гла­ди­а­то­ров на осно­ва­нии свиде­тель­ства Све­то­ния, что одна­жды за Сатур­ни­ном оста­ви­ли 30 гла­ди­а­то­ров за 9 мил­ли­о­нов сестер­ций? Так как доб­рый пре­тор заснул во вре­мя про­да­жи рабов, то Кали­гу­ла ради заба­вы при­ни­мал пока­чи­ва­ние его голо­вы за изъ­яв­ле­ние согла­сия на над­бав­ку . Оце­ни­вая хоро­ше­го раба-вино­гра­да­ря в 8 тысяч сестер­ций, ссы­ла­ют­ся на более серь­ез­ное свиде­тель­ство Колу­мел­лы. Он начи­на­ет с утвер­жде­ния, что, как пра­ви­ло, вино­гра­да­рей выби­ра­ют сре­ди самых деше­вых рабов, но что он, напро­тив, отно­сит их к самым цен­ным; что он не счи­та­ет цену слиш­ком высо­кой, если он запла­тит за хоро­ше­го вино­гра­да­ря 8 тысяч сестер­ций, - столь­ко же, сколь­ко за 7 юге­ров вино­град­ни­ка . Это, если мож­но так выра­зить­ся, ско­рее цена про­из­воль­ная, чем насто­я­щая оцен­ка; она не дает ника­ких ука­за­ний для нуж­ных вычис­ле­ний.

Но име­ет­ся целый ряд дру­гих оце­нок, не вызы­ваю­щих подоб­ных сомне­ний. Мар­ци­ал, рас­ска­зы­вая о про­да­же одной жен­щи­ны, гово­рит, что если бы тор­го­вец не допу­стил неко­то­рой оплош­но­сти, то за нее мог­ли бы дать 600 дена­ри­ев ; в дру­гом месте речь идет о рабе, куп­лен­ном за 1300 дена­ри­ев . Один отры­вок Пет­ро­ния, при­во­ди­мый, как и преды­ду­щий, Дюро-де-ла-Мал­лем, име­ет, как мне кажет­ся, более общее зна­че­ние и более широ­кое при­ме­не­ние. Тыся­ча дена­ри­ев обе­ща­ет­ся тому, кто при­ведет или ука­жет место­пре­бы­ва­ние бег­ло­го раба . Это, конеч­но, про­стое воз­на­граж­де­ние, а не цена раба, а Дюро-де-ла-Малль пред­по­ла­га­ет, что воз­на­граж­де­ние долж­но быть ниже цены раба, чтобы его хозя­ин был заин­те­ре­со­ван в воз­вра­ще­нии сво­е­го невер­но­го слу­ги. Но не сле­ду­ет забы­вать, что он мог быть вдвойне заин­те­ре­со­ван. Бег­лый раб пред­став­лял для него свою лич­ную сто­и­мость, а кро­ме того, воз­на­граж­де­ние, кото­рое мож­но было тре­бо­вать с того, кто его при­ютил: вспом­ним ост­ро­ум­ный ком­мен­та­рий Летрон­на к алек­сан­дрий­ско­му объ­яв­ле­нию, касаю­ще­му­ся бежав­ше­го раба . с.356 Рим во все эпо­хи нала­гал на укры­ва­те­лей подоб­но­го рода штра­фы: закон Кон­стан­ти­на при­суж­да­ет их к упла­те двой­ной сто­и­мо­сти раба, поэто­му гос­по­дин вполне мог обе­щать экви­ва­лент насто­я­щей сто­и­мо­сти тому, кто доне­сет. Я знаю, что в дан­ном слу­чае не дела­ет­ся раз­ли­чия меж­ду обрат­ным при­во­дом и доно­сом: это про­стой слу­чай иска о взыс­ка­нии убыт­ков. Но, с дру­гой сто­ро­ны, заме­тим, что речь идет о рабе для рос­ко­ши, о моло­дом кра­си­вом рабе . Чтобы полу­чить его обрат­но, гос­по­дин не оста­но­вит­ся перед упла­той пол­ной сто­и­мо­сти; а в том слу­чае, если бы он сто­ил боль­ше, то сум­ма, пред­ло­жен­ная тому, кто его вернет, мог­ла быть не мень­ше сто­и­мо­сти более про­стых рабов. Оцен­ка, дан­ная Гора­ци­ем в выше­при­веден­ном отрыв­ке, отно­сит­ся к рабу той же кате­го­рии. Он молод, кра­сив, обра­зо­ван, скро­мен и, несмот­ря на это, скло­нен к побе­гам; но недо­ста­ток, объ­яв­лен­ный без пре­до­став­ле­ния гаран­тии, так лов­ко мас­ки­ру­ет­ся похва­ла­ми, что поку­па­тель дума­ет, что он совер­шил выгод­ную сдел­ку, купив его за 8 тысяч сестер­ций. Цена более высо­кая, чем в преды­ду­щем слу­чае, но это не долж­но нико­го удив­лять, так как для этой груп­пы слуг при­хо­дит­ся допу­стить повы­ше­ние сред­ней сто­и­мо­сти.

Эти цены и цены близ­кие им встре­ча­ют­ся так­же в неко­то­рых над­пи­сях. Обы­чай осво­бож­дать рабов под видом про­да­жи их боже­ству про­дол­жал­ся в Гре­ции вплоть до эпо­хи рим­ско­го вла­ды­че­ства. Не гово­ря уже о ценах, кото­рые на осно­ва­нии одно­го лишь посте­пен­но­го повы­ше­ния мож­но отне­сти к дан­ной эпо­хе (10, 15 и 20 мин), есть и дру­гие пока­за­те­ли, кото­рые опре­де­ля­ют эпо­ху той валю­той, в кото­рой они выра­же­ны, и тем видом монет, в кото­рых они обо­зна­че­ны. Так, в Тифо­рее мы нахо­дим рабу, оце­нен­ную в тыся­чу дена­ри­ев, а в дру­гой над­пи­си - двух жен­щин, выкуп­лен­ных вме­сте за 3 тыся­чи дена­ри­ев . Этот выкуп, как мы виде­ли, дан­ный при посред­ни­че­стве бога, пред­став­лял собой сто­и­мость раба; и цена долж­на была быть более или менее оди­на­ко­вой в Риме и в Гре­ции для одной и той же эпо­хи.

ПРИМЕЧАНИЯ

с.246

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Без раба, его труда и уме­ния, жизнь в древ­ней Ита­лии замер­ла бы. Раб трудит­ся в сель­ском хозяй­стве и в ремес­лен­ных мастер­ских, он актер и гла­ди­а­тор, учи­тель, врач, сек­ре­тарь хозя­и­на и его помощ­ник в лите­ра­тур­ной и науч­ной рабо­те. Как раз­но­об­раз­ны эти заня­тия, так и раз­лич­ны быт и жизнь этих людей; ошиб­кой было бы пред­став­лять раб­скую мас­су как нечто еди­ное и еди­но­об­раз­ное. Но что зна­ем мы об этом быте и этой жиз­ни?

Хуже все­го осве­дом­ле­ны мы о жиз­ни раба-ремес­лен­ни­ка. Архео­ло­ги­че­ские наход­ки, фрес­ки, изо­бра­же­ния на памят­ни­ках и сар­ко­фа­гах позна­ко­ми­ли нас с устрой­ст­вом раз­лич­ных мастер­ских и с тех­ни­кой раз­ных реме­сел. Но ни эти наход­ки, ни над­пи­си ниче­го не гово­рят о быте рабов-ремес­лен­ни­ков. Орга­ни­за­ция же работ в мастер­ских, их управ­ле­ние, соот­но­ше­ние раб­ско­го и сво­бод­но­го труда, управ­ле­ние всем про­из­вод­ст­вом - все эти вопро­сы тре­бу­ют спе­ци­аль­ной раз­ра­бот­ки и выхо­дят за рам­ки насто­я­ще­го труда.

Луч­ше осве­дом­ле­ны мы о жиз­ни сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных рабов (общим назва­ни­ем для них было - fa­mi­lia rus­ti­ca); о них писа­ли и Катон, и Варрон, и Колу­мел­ла. Жизнь этих рабов про­хо­дит в неустан­ной рабо­те; насто­я­щих празд­ни­ков у них нет; в празд­нич­ные дни они выпол­ня­ют толь­ко более лег­кую работу (Cat. 2. 4; 138; Col., II. 21). « В дожд­ли­вую пого­ду поищи, что мож­но бы сде­лать. Наво­ди чистоту, чтоб не сиде­ли сло­жа руки. Сооб­ра­зи, что если ниче­го не дела­ет­ся, рас­хо­ду будет нисколь­ко не мень­ше» (Cat. 39. 2). Пусть раб трудит­ся до упа­ду, пусть он в рабо­те дохо­дит до той сте­пе­ни изне­мо­же­ния, когда чело­век меч­та­ет об одном: лечь и заснуть. « Раб дол­жен или трудить­ся, или спать» (Plut. Ca­to mai, с.247 29); спя­щий раб не стра­шен. И два века спу­стя Колу­мел­ла нака­зы­ва­ет вили­ку выхо­дить с раба­ми в поле на рас­све­те, воз­вра­щать­ся в усадь­бу, когда смерк­нет­ся, и следить, чтобы каж­дый выпол­нил задан­ный ему урок (Col. XI. 1. 14- 17; 25).

О пище и одеж­де рабов уже гово­ри­лось. А како­во было их жилье?

Катон в чис­ле поме­ще­ний, кото­рые дол­жен выстро­ить в усадь­бе под­ряд­чик, упо­ми­на­ет « ком­нат­ки для рабов» (14. 2). О них гово­рит и Колу­мел­ла, сове­туя устро­ить их в той части усадь­бы, кото­рая зимой зали­та солн­цем, а летом нахо­дит­ся в тени (I. 6. 3). В сель­ских усадь­бах, рас­ко­пан­ных под Пом­пе­я­ми, неиз­мен­но есть ком­на­туш­ки для рабов; они неве­ли­ки (6- 8- 9 м 2); жило в них, веро­ят­но, чело­ве­ка по два, а может, и по три. Най­ти их в ком­плек­се стро­е­ний лег­ко: голые сте­ны без вся­кой рос­пи­си, про­стой кир­пич­ный пол, обыч­но даже не зали­тый рас­т­во­ром, кото­рый сде­лал бы его ров­ным и глад­ким. На стене, гру­бо ошту­ка­ту­рен­ной, а то и вовсе без шту­ка­тур­ки, ино­гда хоро­шо ошту­ка­ту­рен­ный квад­рат вели­чи­ной 1 м 2: это свое­об­раз­ная запис­ная книж­ка, на кото­рой раб выца­ра­пы­ва­ет гвоздем какие-то свои замет­ки.

Утварь в этих камор­ках, судя по най­ден­ным остат­кам, очень бед­на: череп­ки деше­вой посуды, кус­ки дере­вян­но­го топ­ча­на. Судя по инвен­та­рю мас­лин­ни­ка, состав­лен­но­му Като­ном (10. 4), в рас­по­ря­же­нии его 11 рабов име­лось 4 кро­ва­ти с ремен­ны­ми сет­ка­ми и 3 про­стых топ­ча­на. Как раз­ме­ща­лись 11 чело­век на 7 кро­ва­тях, это ска­зать труд­но; ясно одно: раб не все­гда рас­по­ла­га­ет таким эле­мен­тар­ным удоб­ст­вом, как отдель­ная кро­вать.

Общим поме­ще­ни­ем, пред­на­зна­чав­шим­ся для всей « сель­ской семьи» , была « дере­вен­ская кух­ня» , где рабы мог­ли ото­греть­ся и отдох­нуть; здесь гото­ви­лась пища и здесь же рабы обеда­ли (Var. I. 13. 1- 2; Col. I. 6. 3). В дол­гие зим­ние вече­ра и утра­ми до рас­све­та они тут же работа­ют: вьют верев­ки, пле­тут кор­зи­ны и ульи (их ино­гда дела­ли из пру­тьев), обте­сы­ва­ют колья, дела­ют руко­ят­ки для хозяй­ст­вен­ных орудий (Col. XI. 2. 90- 92). Почти во всех най­ден­ных под Пом­пе­я­ми усадь­бах есть такая кух­ня с печью для выпеч­ки хле­ба и с оча­гом. Хозя­ин был, конеч­но, заин­те­ре­со­ван в том, чтобы раб не про­во­дил во сне всю зим­нюю ночь, и поэто­му устра­и­вал в усадь­бе это един­ст­вен­ное теп­лое поме­ще­ние (не счи­тая хозяй­ской поло­ви­ны), где рабы, ото­грев­шись, работа­ли и были с.248 под над­зо­ром (жаро­вен, кото­ры­ми обо­гре­ва­лись ком­на­ты хозя­и­на, в камор­ках у рабов не было).

Кро­ме « раз­вя­зан­ных рабов» , т. е. тех, кото­рые ходи­ли без цепей и жили по сво­им ком­на­тен­кам, быва­ли в усадь­бе еще и зако­ван­ные. У Като­на они состав­ля­ли посто­ян­ный кон­тин­гент (56); Колу­мел­ла пишет, что в вино­град­ни­ке работа­ют обыч­но колод­ни­ки (I. 9. 4). Для них устро­е­но осо­бое поме­ще­ние - эрга­стул: это глу­бо­кий под­вал со мно­же­ст­вом узких око­шек, про­би­тых так высо­ко, что до них нель­зя дотя­нуть­ся рукой; сажа­ли туда и про­ви­нив­ших­ся рабов. Колу­мел­ла реко­мен­до­вал поза­бо­тить­ся о том, чтобы под­вал этот был как мож­но более здо­ро­вым (I. 6. 3): види­мо, усло­вие это не все­гда пом­ни­ли.

Осо­бое поло­же­ние сре­ди сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных рабов зани­мал вилик. По мере того как хозя­ин, заня­тый государ­ст­вен­ной служ­бой и раз­ны­ми город­ски­ми дела­ми, все мень­ше уде­лял заботы сво­ей зем­ле, вилик ста­но­вил­ся насто­я­щим хозя­и­ном име­ния и, конеч­но, исполь­зо­вал свою долж­ность к выго­де для себя. По сво­е­му поло­же­нию он поль­зо­вал­ся рядом закон­ных пре­иму­ществ. Один из геро­ев Плав­та, объ­яс­няя, поче­му он хочет выдать при­служ­ни­цу жены за вили­ка, гово­рит: « …будут у нее и дро­ва, и горя­чая вода, и пища, и одеж­да» (Ca­si­na, 255- 256); Гора­ци­ев конюх завиду­ет вили­ку, кото­рый рас­по­ря­жа­ет­ся и дро­ва­ми, и скотом, и ого­ро­дом (epist. I. 14. 41- 42). И еда, и поме­ще­ние были у него, конеч­но, луч­ше, чем у осталь­ных рабов. А кро­ме того, вилик умел нахо­дить еще раз­ные источ­ни­ки дохо­да: пере­про­да­жу скота, ута­и­ва­ние семян, пред­на­зна­чен­ных для посе­ва. Все это, конеч­но, стро­го запре­ща­лось, но вилик пре­вос­ход­но умел обхо­дить все запре­ты.

Что каса­ет­ся « город­ской семьи» (fa­mi­lia ur­ba­na), то здесь люди умст­вен­но­го труда зани­ма­ли поло­же­ние иное, чем лакей или повар. Извест­ный умст­вен­ный и куль­тур­ный уро­вень под­ни­мал раба в гла­зах хозя­и­на, а если этот раб делал­ся для него близ­ким чело­ве­ком, то жизнь его ста­но­ви­лась совер­шен­но иной, чем жизнь осталь­ных рабов (Тирон, сек­ре­тарь Цице­ро­на и друг всей его семьи; его врач Алек­си­он; Алек­сий, пра­вая рука Атти­ка, Мелисс, раб Меце­на­та, став­ший ему люби­мым дру­гом). Эти интел­ли­гент­ные люди в раб­ской « семье» состав­ля­ли, конеч­но, малую груп­пу, хотя и вооб­ще в III и II вв. до н. э. коли­че­ство домаш­ней челяди было неве­ли­ко. У Мар­ка Анто­ния, кон­су­ля­ра, с.249 было толь­ко восемь рабов; у Кар­бо­на, чело­ве­ка бога­то­го, одним мень­ше. За Мани­ем Кури­ем (победи­тель Пир­ра) сле­до­ва­ло в похо­де два коню­ха. Катон гово­рил, что, отправ­ля­ясь про­кон­су­лом в Испа­нию, он взял с собой тро­их рабов (Apul. Apol. 17). В I в. н. э. такой про­стоты в оби­хо­де уже не было. Милон и Кло­дий окру­жи­ли себя сви­той воору­жен­ных рабов; когда про­изо­шла их тра­ги­че­ская встре­ча, Кло­дия сопро­вож­да­ло 30 рабов, а Милон ехал с боль­шим их отрядом (As­con, arg. pro Mil., p. 32, Or.). Гора­цию за сто­лом, на кото­ром сто­ит деше­вая гли­ня­ная посуда и на обед пода­ют­ся блин­чи­ки, горо­шек и порей, при­слу­жи­ва­ют три раба (sat. I. 6. 115- 118). У Мар­ци­а­ла, неустан­но повто­ряв­ше­го, что он бед­няк, были вилик и диспен­са­тор, а это озна­ча­ет, что в его номен­тан­ской усадь­бе были рабы, кото­ры­ми вилик рас­по­ря­жал­ся, и было хозяй­ство, рас­чет­ную часть кото­ро­го вел диспен­са­тор. В бога­том доме были рабы раз­ных кате­го­рий: при­врат­ник, в ста­ри­ну сидев­ший на цепи; лакеи-« спаль­ни­ки» - cu­bi­cu­la­rii, при­слу­жи­вав­шие лич­но хозя­и­ну и поль­зо­вав­ши­е­ся ино­гда весом; Сене­ка по край­ней мере гово­рит о « гне­ве и гор­до­сти (su­per­ci­lium) лакея» (de con­st, sap. 14. 1); лек­ти­ка­рии, нес­шие носил­ки; номен­кла­тор, под­ска­зы­вав­ший хозя­и­ну име­на нуж­ных ему людей; pe­di­se­quus, кото­рый сопро­вож­дал хозя­и­на на обед, в гости и сто­ял сза­ди за ним; « дво­рец­кий» (at­rien­sis), ключ­ник, повар, хле­бо­пек, рабы, если мож­но так выра­зить­ся, без спе­ци­аль­но­сти, зани­мав­ши­е­ся убор­кой поме­ще­ния, слу­жив­шие на побе­гуш­ках и т. д. Мож­но было обза­ве­стись соб­ст­вен­ным цирюль­ни­ком, сво­им вра­чом, сво­ей домаш­ней капел­лой.

Не иметь ни одно­го раба было при­зна­ком край­ней нище­ты (Mart. XI. 32); даже у бед­ня­ка Сими­ла (Ps. Verg. Mo­re­tum) была рабы­ня. Люди бога­тые и не стес­нен­ные жильем при­об­ре­та­ли рабов толь­ко для того, чтобы при­дать себе пыш­но­сти и блес­ку. Ливий писал, что « чуже­зем­ная рос­кошь при­шла в Рим с вой­ском, вер­нув­шим­ся из Азии» (XXXIX. 6), и в чис­ле пред­ме­тов этой рос­ко­ши назы­вал арти­сток, играю­щих на раз­ных струн­ных инстру­мен­тах, и акте­ров. К ним же сле­ду­ет при­чис­лить и хоры домаш­них пев­цов (sym­pho­nia­ci); Сене­ка утвер­ждал: « На наших пируш­ках теперь пев­цов боль­ше, чем когда-то было в теат­рах зри­те­лей» . Одни рабы веда­ли убор­кой ком­нат, дру­гие - гар­де­робом хозя­и­на, третьи - его биб­лио­те­кой. У хозяй­ки были свои при­служ­ни­цы, с.250 кото­рые ее оде­ва­ли, уби­ра­ли ей воло­сы, смот­ре­ли за ее дра­го­цен­но­стя­ми. Как в нашем ари­сто­кра­ти­че­ском обще­стве XVIII в., так и в рим­ском выс­шем све­те I в. н. э. рас­про­стра­не­на была любовь к дурач­кам и кар­ли­кам. День­ги за них пла­ти­ли боль­шие. Мар­ци­ал шут­ли­во воз­му­щал­ся, что он запла­тил за дурач­ка 20 тысяч, а тот ока­зал­ся суще­ст­вом разум­ным (VIII. 13). Дуроч­ку сво­ей жены Сене­ка назы­вал « бре­ме­нем, достав­шим­ся по наслед­ству» . Он про­дол­жа­ет: « Мне лич­но про­тив­ны эти вырод­ки; если я хочу поза­ба­вить­ся над глу­по­стью, то мне не надо дале­ко ходить: я сме­юсь над собой» (epist. 50. 2). Рядом с дурач­ка­ми сто­я­ли кар­ли­ки и кар­ли­цы; « за эти урод­ли­вые, неко­то­рым обра­зом зло­ве­щие фигу­ры иные пла­тят доро­же, чем за тех, кото­рые име­ют обыч­ный достой­ный вид» (Gai. II. 5. 11). Про­пер­ций рас­ска­зы­ва­ет об удо­воль­ст­вии, кото­рое достав­лял зри­те­лям такой уро­дец, тан­це­вав­ший под зву­ки буб­на (V. 8. 41- 42).

Мно­го­люд­ной челяди в бога­тых домах даже при жесто­ком хозя­ине жилось отно­си­тель­но при­воль­но: работы было мало. Тол­па рабов, вры­ваю­ща­я­ся с ран­не­го утра в гос­под­скую поло­ви­ну с тряп­ка­ми, губ­ка­ми и вени­ка­ми, окон­чив убор­ку, была сво­бод­на; цирюль­ник, под­стриг­ший и выбрив­ший хозя­и­на и его взрос­лых сыно­вей, мог даль­ше рас­по­ла­гать собой, как хотел; чтец был занят неко­то­рое вре­мя за обедом, а ино­гда еще и по утрам, пока хозя­ин не выхо­дил к собрав­шим­ся кли­ен­там. В небо­га­тых домах рабы были заня­ты боль­ше, но и то не до отка­за, насколь­ко мож­но судить по хозяй­ству Гора­ция. Дав и его това­ри­щи долж­ны были пре­вос­ход­но себя чув­ст­во­вать на то вре­мя, когда хозя­ин пре­да­вал­ся сво­им люби­мым оди­но­ким про­гул­кам или уез­жал в « име­ньи­це, кото­рое воз­вра­ща­ло его само­му себе» (epist. I. 14. 1). Сене­ка назы­вал город­ских рабов без­дель­ни­ка­ми (de ira, III. 29. 1) и про­ти­во­по­став­лял их рабам сель­ским. Рабу, вхо­див­ше­му в состав fa­mi­lia ur­ba­na, жилось несрав­нен­но лег­че, чем рабу, заня­то­му в сель­ском хозяй­стве, и неда­ром Гора­ций гро­зил Даву за его сме­лые речи отправ­кой в сабин­ское поме­стье (sat. II. 7. 119). Раб в поме­стье трудил­ся от зари до зари и не видел насто­я­ще­го отды­ха; город­ской сплошь и рядом вел полу­празд­ное суще­ст­во­ва­ние. « Это бес­печ­ный, сон­ли­вый народ» , - пишет Колу­мел­ла, насто­я­тель­но сове­туя хозя­и­ну не ста­вить вили­ком раба из « город­ской семьи» : « они при­вык­ли к без­де­лью, с.251 про­гул­кам на Мар­со­вом Поле, к цир­ку, теат­рам, азарт­ной игре, хар­чев­ням и непотреб­ным домам» (I. 8. 2; ср. Hor. epist. I. 14; 19- 26). Эта тол­па, отрав­лен­ная без­де­льем и город­ской жиз­нью, обыч­но недо­воль­ная и имев­шая осно­ва­ния быть недо­воль­ной, не мог­ла не вну­шать опа­се­ний (Tac. ann. XIV. 44).

Глав­ным постав­щи­ком рабов на ита­лий­ский рынок явля­лась вой­на, и пери­од боль­ших заво­е­ва­тель­ных войн и терри­то­ри­аль­ной экс­пан­сии Рима был как раз вре­ме­нем, когда чис­ло рабов, все вре­мя попол­няв­ше­е­ся, достиг­ло боль­ших раз­ме­ров. Доста­точ­но при­ве­сти несколь­ко цифр: за про­ме­жу­ток в четы­ре года (205- 201 гг. до н. э.) Сци­пи­он отпра­вил в Сици­лию из Афри­ки на про­да­жу боль­ше 20 тыс. воен­но­плен­ных (Liv. XXIX. 29. 3); в 176 г. до н. э. после подав­ле­ния Сар­дин­ско­го вос­ста­ния было уби­то и взя­то в плен око­ло 80 тыс. (Liv. XLI. 28. 8); в 167 г. до н. э. по при­ка­зу сена­та из семи­де­ся­ти горо­дов Эпи­ра было про­да­но пол­то­рас­та тысяч (Po­lyb. XXX. 15; Liv. XLV. 34. 5- 6). Т. Франк (Eco­no­mic Sur­vey, 1. 188) счи­та­ет, что за пери­од от 200 до 150 г. до н. э. коли­че­ство воен­но­плен­ных, попав­ших в Ита­лию, дохо­ди­ло до 250 тысяч. К это­му чис­лу надо доба­вить еще отнюдь не малое коли­че­ство людей, похи­щен­ных пира­та­ми и про­дан­ных ими в раб­ство (этим же делом зани­ма­лись и рим­ские сбор­щи­ки пода­тей). Попол­нял­ся раб­ский рынок в нача­ле I в. до н. э. и про­да­жей детей, к кото­рой при­хо­ди­лось при­бе­гать жите­лям Малой Азии, чтобы хоть кое-как спра­вить­ся с упла­той нало­гов, уста­нов­лен­ных в 85- 84 г. до н. э. Сул­лой (Plut. Lu­cul. 20). Боль­шое коли­че­ство воен­но­плен­ных дали вой­ны Цеза­ря в Гал­лии: при­бли­зи­тель­но 150 тыс. чело­век, про­да­но было 53 тыс. из пле­ме­ни эду­а­ту­ков (b. g. II. 33), все пле­мя вене­тов (b. g. III. 16); после оса­ды Але­зии каж­дый сол­дат полу­чил плен­но­го (b. g. VII. 89).

Поло­же­ние рез­ко изме­ни­лось при импе­рии, когда пре­кра­ти­лись боль­шие вой­ны и было уни­что­же­но пират­ство. Про­да­жа боль­шо­го коли­че­ства плен­ных « оптом» ста­ла собы­ти­ем ред­ким. В 25 г. до н. э. Август про­дал в раб­ство все пле­мя салас­сов: 44 тыс. чело­век (Suet. Aug. 21; Dio Cass. LIII. 25); после взя­тия Иеру­са­ли­ма и окон­ча­ния Иудей­ской вой­ны было взя­то в плен 97 тыс. чело­век, из кото­рых боль­шая часть была про­да­на (Flav. в. I. VI. 9. 3). Теперь про­да­ют глав­ным обра­зом рабов, рож­ден­ных дома (ver­nae), сво­их детей, выбро­шен­ных и подо­бран­ных детей, с.252 осуж­ден­ных в раб­ство по суду. Ино­гда при­во­зят рабов сосед­ние вар­вар­ские пле­ме­на: даки, сар­ма­ты, гер­ман­цы.

При­каз о про­да­же плен­ных отда­вал­ся вое­на­чаль­ни­ком. В его вла­сти было пере­бить их, оста­вить в каче­стве государ­ст­вен­ных рабов, раздать, хотя бы частич­но, сол­да­там, как это сде­лал Цезарь после взя­тия Але­зии, или про­дать с аук­ци­о­на. Про­да­жа мог­ла про­ис­хо­дить или побли­зо­сти от того места, где плен­ные были взя­ты (Август рас­про­да­вал салас­сов в Эпо­редии), или в Риме. Плен­ных про­да­ва­ли, надев им на голо­ву вен­ки, - откуда и выра­же­ние: Sub co­ro­na ven­de­re; про­да­жей ведал кве­стор, и выру­чен­ные день­ги шли обыч­но в государ­ст­вен­ную каз­ну.

При импе­рии тор­гов­лю раба­ми вели пре­иму­ще­ст­вен­но част­ные лица; один из таких man­go, Тора­ний, был осо­бен­но изве­стен во вре­ме­на Авгу­ста (Suet. Aug. 69. 1; Pl. VII. 56); заня­тие это счи­та­лось пре­зрен­ным, но дава­ло, види­мо, непло­хой доход.

Неволь­ни­чий рынок нахо­дил­ся око­ло хра­ма Касто­ра; людей про­да­ва­ли с аук­ци­о­на, и гла­ша­тай (prae­co) выкли­кал досто­ин­ства про­да­ва­е­мых, сопро­вож­дая свою речь шуточ­ка­ми и при­ба­ут­ка­ми, обыч­ны­ми у людей этой про­фес­сии (Mart. VI. 66). Рабы сто­я­ли на вра­щаю­щем­ся помо­сте (ca­tas­ta) или на высо­ком камне (отсюда выра­же­ние: « de la­pi­de com­pa­ra­ri; de la­pi­de eme­re - поку­пать с кам­ня» ). У рабов, при­ве­зен­ных с чуж­би­ны, ноги сма­зы­ва­ли мелом - « таким виде­ли люди на ката­сте Хри­зо­го­на» (люби­мец Сул­лы, поль­зо­вав­ший­ся при нем боль­шим вли­я­ни­ем, - Pl. XXXV. 199). Поку­па­тель при­ка­зы­вал рабу раздеть­ся, осмат­ри­вал его со всех сто­рон, щупал его муску­лы, застав­лял соска­ки­вать вниз, чтобы посмот­реть, насколь­ко он ловок и про­во­рен. Кра­си­вых юно­шей-рабов « хра­ни­ли тай­ные ката­сты» : их пря­та­ли от глаз тол­пы в зад­ней части лавок Цеза­ре­ва база­ра (Saep­ta Iulia) (Mart, IX. 59. 3- 6). За про­да­жей следи­ли куруль­ные эди­лы; суще­ст­во­вал их осо­бый указ « о про­да­же рабов» ; про­да­вец дол­жен был пове­сить на шею раба таб­лич­ку (ti­tu­lus) и в ней ука­зать, не болен ли раб какой-либо болез­нью, нет ли у него физи­че­ско­го поро­ка, мешаю­ще­го рабо­те, не пови­нен ли он в каком пре­ступ­ле­нии, не воро­ват ли и не скло­нен ли к бег­ству (Gell. IV. 2; Cic. de off. III. 17). Рабо­тор­гов­цы счи­та­лись обман­щи­ка­ми пер­во­класс­ны­ми и, надо думать, пре­вос­ход­но уме­ли скры­вать болез­ни тех, кого они про­да­ва­ли. Руф из Эфе­са, врач, совре­мен­ник Тра­я­на, в сво­ем трак­та­те « О покуп­ке с.253 рабов» давал сове­ты, каким обра­зом обна­ру­жи­вать те скры­тые болез­ни, о кото­рых про­да­вец умал­чи­вал в надеж­де, что поку­па­тель ниче­го не заме­тит. В таб­лич­ке ука­зы­ва­лась и нацио­наль­ность раба: « мы поку­па­ем доро­же того раба, кото­рый при­над­ле­жит к луч­ше­му наро­ду» (Var. I. 1. IX. 93); « …нацио­наль­ность раба обыч­но или при­вле­ка­ет поку­па­те­ля, или отпу­ги­ва­ет его» (Dig. 21. 1; 31. 21). Гал­лы счи­та­лись пре­крас­ны­ми пас­ту­ха­ми, осо­бен­но для кон­ских табу­нов (Var. r. r. II. 10. 3); рос­лых, здо­ро­вен­ных кап­па­до­кий­цев поку­па­ли в бога­тые дома носить носил­ки (Mart. VI. 77. 4); даки годи­лись в овча­ры (Mart. VII. 80. 12); вра­чи, чте­цы, учи­те­ля, вооб­ще обра­зо­ван­ные рабы, чаще все­го были гре­ка­ми.

Цены на рабов в Риме в I в. н. э. были такие: 600 сестер­ций за рабы­ню счи­та­лось деше­вой пла­той (Mart. VI. 66. 9). За сво­е­го Дава, кото­рый, поль­зу­ясь сво­бо­дой Сатур­на­лий, отчи­тал сво­е­го хозя­и­на, ука­зы­вая ему на его недо­стат­ки, Гора­ций запла­тил 500 драхм (sat. II. 7. 43); спо­соб­ный юно­ша, рож­ден­ный дома и знаю­щий гре­че­ский язык, сто­ил вчет­ве­ро доро­же (Hor. epist. II. 2. 5- 60); опыт­ный вино­гра­дарь сто­ил столь­ко же (Col. III. 3. 12). Очень доро­ги были рабы, кото­рых поку­па­ли как некий пред­мет рос­ко­ши. За кра­си­вых юно­шей пла­ти­ли по 100 и 200 тыс. (Mart. I. 58. 1; XI. 70. 1; 62. 1); рабы­ня, « куп­лен­ная на Свя­щен­ной Доро­ге» , сто­и­ла 100 тыс. (Mart. II. 63. 1). Цезарь запла­тил одна­жды за моло­до­го раба такие день­ги, что постес­нял­ся вне­сти эту сум­му в свои при­хо­до-рас­ход­ные кни­ги (Suet. Caes. 47).

Как рас­пре­де­ля­лось это коли­че­ство рабов? Зна­чи­тель­ная часть работа­ла в сель­ском хозяй­стве, зна­чи­тель­ная - в раз­лич­ных мастер­ских; часть вхо­ди­ла в состав « город­ской семьи» или ста­но­ви­лась соб­ст­вен­но­стью государ­ства. В усадь­бах, где велось поле­вое, вино­град­ное и мас­лич­ное хозяй­ство, рабов было отно­си­тель­но мало, судя по свиде­тель­ствам Като­на и Варро­на для вре­мен рес­пуб­ли­ки, по свиде­тель­ству Колу­мел­лы для I в. импе­рии. Име­ния, о кото­рых пишут и Катон, и Варрон, не зани­ма­ют огром­ной земель­ной пло­ща­ди. Катон, зем­ли кото­ро­го нахо­ди­лись в Кам­па­нии и Лации, вла­дел вино­град­ни­ком в 100 и мас­лин­ни­ком в 240 юге­ров (югер око­ло ¼ га); иде­а­лом его явля­ет­ся вла­де­ние в 100 юге­ров, где пред­став­ле­ны все хозяй­ст­вен­ные отрас­ли (10; 11; 1.7). В вино­град­ни­ке у него работа­ет 14 чело­век, в мас­лин­ни­ке - 11 (не счи­тая в обо­их слу­ча­ях вили­ка и его жены). Они выпол­ня­ют в обо­их име­ни­ях всю с.254 теку­щую работу и загру­же­ны ею до отка­за; для съем­ки вино­гра­да и мас­лин при­гла­ша­ют­ся люди со сто­ро­ны (23; 144; 146); поле­вой клин сда­ет­ся издоль­щи­кам (136). Даже для того чтобы упра­вить­ся с ове­чьим ста­дом в сто голов, сво­их рук не хва­та­ет (150). Сто лет спу­стя Варрон, имев­ший в виду глав­ным обра­зом Саби­нию (и, веро­ят­но, Умбрию), счи­та­ет нор­маль­ным име­ние в 200 юге­ров; « лати­фун­дии» пред­став­ля­ют­ся ему исклю­че­ни­ем (I. 16. 3- 4). Такие работы, как убор­ка сена, жат­ва, даже сбор коло­сьев про­из­во­дят­ся наем­ной силой (это вполне есте­ствен­но: нет смыс­ла дер­жать людей, кото­рые будут загру­же­ны работой толь­ко в горя­чую пору; рим­ские хозя­е­ва обыч­но хоро­шо учи­ты­ва­ли, что им выгод­но). На « пти­це­фер­мах» , о кото­рых Варрон рас­ска­зы­ва­ет, заня­то по несколь­ку чело­век. Сазер­на (писа­тель кон­ца II - нача­ла I в. до н. э.), у кото­ро­го было име­ние в долине р. По, берет в каче­стве нор­мы уча­сток в 200 юге­ров, для обра­бот­ки кото­ро­го тре­бу­ет­ся 8 чело­век; Колу­мел­ла при рас­че­те рабо­чих дней име­ет в виду как раз такое име­ние (II. 12- 7). Рас­коп­ки под Пом­пе­я­ми позна­ко­ми­ли нас с рядом хозяйств, у кото­рых коли­че­ство зем­ли ред­ко дохо­ди­ло до 100 юге­ров, а чис­ло рабов до деся­ти.

Боль­шо­го чис­ла людей тре­бо­ва­ло коче­вое ското­вод­ство (а по кли­ма­ти­че­ским усло­ви­ям Ита­лии боль­шие ста­да овец и круп­но­го рога­то­го скота при­хо­ди­лось пере­го­нять с юга, из Апу­лии и Калаб­рии, где тра­ва летом выго­ра­ла, в Абруц­цы, а на зиму идти с ними обрат­но на юг). По свиде­тель­ству Варро­на, тысяч­ную ота­ру гру­бо­шерст­ных овец пору­ча­ли 10 чело­ве­кам (II. 2. 20), кон­ский табун в 50 голов - дво­им (II. 10. 11), а таких отар и табу­нов быва­ло у одно­го хозя­и­на по несколь­ку. Раз­мах ита­лий­ско­го ското­вод­ства был очень велик, и чис­ло пас­ту­хов в общей слож­но­сти исчис­ля­лось тыся­ча­ми; Ливий рас­ска­зы­ва­ет, что в 185 г. до н. э. в Апу­лии не было житья от пас­ту­хов, раз­бой­ни­чав­ших по доро­гам и на паст­би­щах (XXXIX. 29). Пре­то­ру уда­лось пой­мать око­ло 7 тыс. чело­век, а мно­гие убе­жа­ли.

О мно­го­люд­ных « город­ских семьях» уже гово­ри­лось. Ошиб­кой было бы, одна­ко, думать, что домаш­няя челядь обыч­но исчис­ля­лась в сот­нях людей. Педа­ний Секунд, пре­фект Рима (61 г. н. э.), жив­ший в особ­ня­ке-двор­це, мог дер­жать 400 рабов (Tac. ann. XIV. 43); мог­ли иметь сот­ни их и вла­дель­цы особ­ня­ков, рас­по­ло­жен­ных на город­ской пери­фе­рии. При нали­чии у них боль­шой с.255 земель­ной пло­ща­ди мож­но было выстро­ить для рабов отдель­ную казар­му в два-три эта­жа; мож­но было раз­ме­стить их в какой-то части огром­но­го дома. В таком доме, каким был Дом Менанд­ра в Пом­пе­ях, мож­но было отве­сти одну поло­ви­ну для хозяй­ст­вен­ных нужд и для рабов. Но где было посе­лить не то что несколь­ко сотен, а несколь­ко десят­ков рабов в таких квар­ти­рах мно­го­этаж­ной инсу­лы, в каких жило боль­шин­ство рим­ско­го насе­ле­ния? Обыч­ная квар­ти­ра пло­ща­дью око­ло 100 м 2 состо­я­ла из двух парад­ных ком­нат, зани­мав­ших бо́ льшую часть общей пло­ща­ди, и двух-трех спа­лен зна­чи­тель­но мень­ше­го раз­ме­ра, ино­гда еще одной неболь­шой ком­на­ты-кух­ни и доволь­но узко­го коридо­ра.

Ни парад­ные ком­на­ты, ни хозяй­ские спаль­ни для рабов не пред­на­зна­ча­лись. Оста­ва­лись кух­ня и коридор, в кото­рых и деся­ти чело­ве­кам было не повер­нуть­ся. Ука­за­ний на то, что рабы, при­слу­жи­ваю­щие по дому, сели­лись отдель­но от хозя­ев, в каком-то спе­ци­аль­но для них наня­том или отведен­ном бара­ке, мы нигде не най­дем. Вопли Гора­ция, взы­ваю­ще­го к сво­им, не слиш­ком про­вор­ным « пар­ням» , чтобы они помог­ли ему одеть­ся и про­во­жа­ли на Эскви­лин к Меце­на­ту, неожидан­но, уже позд­но вече­ром, при­гла­сив­ше­го поэта в гости, свиде­тель­ст­ву­ют, что Дав с това­ри­ща­ми живут сов­мест­но с гос­по­ди­ном. При доро­го­визне рим­ских квар­тир сни­мать еще одно поме­ще­ние для рабов чело­ве­ку, даже хоро­ше­го достат­ка, было бы наклад­но. Оби­та­те­ли инсул вынуж­де­ны были огра­ни­чи­вать штат сво­ей при­слу­ги по той весь­ма про­стой и весь­ма побуди­тель­ной при­чине, что девать эту при­слу­гу было некуда.

Пере­се­ле­ние из особ­ня­ка в инсу­лу про­из­ве­ло целую рево­лю­цию в быту не толь­ко хозя­и­на, но и его раба. В особ­ня­ке была кух­ня, был очаг, на кото­ром мож­но было сва­рить еду; в инсу­ле име­ет­ся жаров­ня для хозя­и­на и его семьи; раб пусть кор­мит­ся на сто­роне. Он полу­ча­ет « меся­чи­ну» : по сло­вам Сене­ки, пять моди­ев зер­на и пять дина­ри­ев (epist. 80. 7). День­ги раб мог употре­бить на покуп­ку раз­ной при­пра­вы к хле­бу: олив­ко­во­го мас­ла, соле­ных мас­лин, ово­щей, фрук­тов. Ино­гда хлеб­ный паек выда­вал­ся не поме­сяч­но, а поден­но, и в этом слу­чае, по всей веро­ят­но­сти, не зер­ном, а пече­ным хле­бом: еже­днев­но отве­ши­вать зер­но было бы черес­чур хло­пот­ли­во, а поку­пать стан­дарт­ный хлеб одно­го и того же веса лег­ко. Воз­мож­но, что поден­ный паек выда­вал­ся про­сто день­га­ми.

с.256 Если жилищ­ные усло­вия у сель­ско­го раба были пло­хи, то у город­ско­го они были еще хуже. В инсу­ле осо­бо­го поме­ще­ния для него не было; рабы при­ты­ка­лись где при­дет­ся, лишь бы най­ти сво­бод­ное местеч­ко. О кро­ва­тях нече­го было и думать. Мар­ци­ал, укла­ды­вая раба на « жал­кую под­стил­ку» , писал, види­мо, с нату­ры (IX. 92. 3).

Этот горь­кий быт дела­ла еще гор­ше пол­ная уза­ко­нен­ная зави­си­мость раба от хозя­и­на - от его настро­е­ния, при­хо­ти и капри­за. Осы­пан­но­го мило­стя­ми сего­дня, зав­тра мог­ли под­верг­нуть жесто­чай­шим истя­за­ни­ям за какой-нибудь ничтож­ней­ший про­сту­пок. В комеди­ях Плав­та рабы гово­рят о пор­ке, как о чем-то обыч­ном и повсе­днев­ном. Роз­ги счи­та­лись самым мяг­ким нака­за­ни­ем, страш­нее был ремен­ный бич и « трех­хвост­ка» - ужас­ная плеть в три рем­ня, с узла­ми на рем­нях, пере­пле­тен­ных ино­гда про­во­ло­кой. Имен­но ее тре­бу­ет хозя­ин, чтобы отсте­гать пова­ра за недо­жа­рен­но­го зай­ца (Mart. III. 94). Эрга­стул и колод­ки, работа на мель­ни­це, ссыл­ка в каме­но­лом­ни, про­да­жа в гла­ди­а­тор­скую шко­лу - любо­го из этих страш­ных нака­за­ний мог ожидать раб, и защи­ты от хозяй­ско­го про­из­во­ла не было. Ведий Пол­ли­он бро­сал про­ви­нив­ших­ся рабов в пруд на съе­де­ние муре­нам: « толь­ко при такой каз­ни он мог наблюдать, как чело­ве­ка сра­зу раз­ры­ва­ют на кус­ки» (Pl. IX. 77). Хозяй­ка велит рас­пять раба, пред­ва­ри­тель­но выре­зав ему язык (Cic. pro Cluent. 66. 187). Слу­чай был не един­ст­вен­ный; о таком же упо­ми­на­ет Мар­ци­ал (II. 82). Зуботы­чи­ны и опле­ухи были в поряд­ке дня, и люди вро­де Гора­ция и Мар­ци­а­ла, кото­рые отнюдь не были злоб­ны­ми извер­га­ми, счи­та­ли вполне есте­ствен­ным давать волю рукам (Hor. sat. II. 7. 44; Mart. XIV. 68) и отко­ло­тить раба за пло­хо при­готов­лен­ный обед (Mart. VIII. 23). Хозя­ин счи­та­ет себя впра­ве не лечить заболев­ше­го раба: его про­сто отво­зят на ост­ров Аскле­пия на Тиб­ре и там остав­ля­ют, сни­мая с себя вся­кую заботу об ухо­де за боль­ным. У Колу­мел­лы мельк­ну­ли хозя­е­ва, кото­рые, наку­пив рабов, вовсе о них не заботят­ся (IV. 3. 1); раз­бой­ник Бул­ла гово­рит вла­стям, что если они хотят поло­жить конец раз­бою, то пусть заста­вят гос­под кор­мить сво­их рабов (Dio Cass. LXXVII. 10. 5).

Мно­гое, конеч­но, зави­се­ло от хозя­и­на, от его харак­те­ра и обще­ст­вен­но­го поло­же­ния. Раб, кото­ро­го сол­дат в каче­стве воен­ной добы­чи при­во­дил к себе домой, в свой ста­рый кре­стьян­ский двор, сра­зу ока­зы­вал­ся рав­ным сре­ди рав­ных; ел ту же самую пищу, с.257 что и все, и за тем же самым сто­лом, спал вме­сте со все­ми в той же хижине и на такой же соло­ме; вме­сте с хозя­и­ном ухо­дил в поле и трудил­ся наравне с ним. Хозя­ин мог ока­зать­ся злым на работу и не давать на ней спус­ку, но он сам работал, не щадя сил и не жалея себя; он мог при­крик­нуть на раба, но так­же кри­чал он и на сына, и в его тре­бо­ва­тель­но­сти не было ниче­го обид­но­го или уни­зи­тель­но­го. В про­стой рабо­чей среде не было глу­пых при­хо­тей и зло­го само­дур­ства, когда какой-нибудь сена­тор тре­бо­вал, чтобы раб не смел рас­крыть рта, пока его не спро­сят, и нака­зы­вал раба за то, что он чих­нул или каш­ля­нул в при­сут­ст­вии гостей (Sen. epist. 47. 3).

Были сре­ди рим­ских рабо­вла­дель­цев не одни извер­ги; мы зна­ем и доб­рых, по-насто­я­ще­му чело­веч­ных и забот­ли­вых хозя­ев. Таки­ми были Цице­рон, Колу­мел­ла, Пли­ний и его окру­же­ние. Пли­ний поз­во­ля­ет сво­им рабам остав­лять заве­ща­ния, свя­то выпол­ня­ет их послед­нюю волю, всерь­ез забо­тит­ся о тех, кто забо­лел; раз­ре­ша­ет им при­гла­шать гостей и справ­лять празд­ни­ки. Мар­ци­ал, опи­сы­вая усадь­бу Фау­сти­на, вспо­ми­на­ет малень­ких ver­nae, рас­сев­ших­ся вокруг пылаю­ще­го оча­га, и обеды, за кото­ры­ми « едят все, а сытый слу­га и не поду­ма­ет завидо­вать пья­но­му сотра­пез­ни­ку» (III. 58. 21 и 43- 44). У Гора­ция в его сабин­ском поме­стье « рез­вые ver­nae» сиде­ли за одним сто­лом с хозя­и­ном и его гостя­ми и ели то же самое, что и они (sat. II. 6. 65- 67). Сене­ка, воз­му­щав­ший­ся жесто­ко­стью гос­под, вел себя со сво­и­ми раба­ми, веро­ят­но, соглас­но прин­ци­пам сто­и­че­ской фило­со­фии, кото­рые про­воз­гла­шал.

Мы не можем уста­но­вить ста­ти­сти­че­ски, кого было боль­ше, пло­хих или хоро­ших хозя­ев, и в кон­це кон­цов это не так важ­но; и в одном и в дру­гом слу­чае раб оста­вал­ся рабом; его юриди­че­ское и обще­ст­вен­ное поло­же­ние оста­ва­лось тем же самым, и есте­ствен­но поста­вить вопрос, как вли­я­ло раб­ское состо­я­ние на чело­ве­ка и какой душев­ный склад оно созда­ва­ло. Какие были осно­ва­ния у Таци­та и Сене­ки гово­рить о « раб­ской душе» (in­ge­nium ser vi­le)?

Чужой в той стране, куда его занес­ла злая судь­ба, раб рав­но­ду­шен к ее бла­го­по­лу­чию и к ее несча­стьям; его не раду­ет ее про­цве­та­ние, но и горе­сти ее не лягут кам­нем на его душу. Если его заби­ра­ют в сол­да­ты (во вре­мя вой­ны с Ган­ни­ба­лом два с.258 леги­о­на были состав­ле­ны из рабов), то он идет не защи­щать эту без­раз­лич­ную ему зем­лю, а добы­вать себе сво­бо­ду: он дума­ет о себе, а не обо всех. Люди отня­ли у него все, чем крас­на жизнь: роди­ну, семью, неза­ви­си­мость, он отве­ча­ет им нена­ви­стью и недо­ве­ри­ем. Дале­ко не все­гда испы­ты­ва­ет он чув­ство това­ри­ще­ства даже к собра­тьям по судь­бе. В одной из комедий Плав­та хозя­ин дома велит сво­ей челяди пере­бить ноги каж­до­му сосед­ско­му рабу, кото­рый взду­мал бы забрать­ся к нему на кры­шу, кро­ме одно­го, и этот один отнюдь не обес­по­ко­ен судь­бой това­ри­щей: « пле­вать мне, что они сде­ла­ют с осталь­ны­ми» (Mi­les glo­rios. 156- 168). Объ­еди­не­ние гла­ди­а­то­ров, ушед­ших со Спар­та­ком, или тех гер­ман­цев, кото­рые, попав в плен, пере­ду­ши­ли друг дру­га, чтобы толь­ко не высту­пать на поте­ху рим­ской чер­ни, явле­ние ред­кое - обыч­но дру­гое: люди, кото­рые живут под одной кры­шей, еже­днев­но друг с дру­гом встре­ча­ют­ся, раз­го­ва­ри­ва­ют, шутят, рас­ска­зы­ва­ют один дру­го­му о сво­ей судь­бе, сво­их бедах и чая­ни­ях, хлад­но­кров­но вса­жи­ва­ют нож в гор­ло това­ри­щу. Цир­ко­вые воз­ни­цы не оста­но­вят­ся перед любой хит­ро­стью, обра­тят­ся к кол­дов­ству лишь бы погу­бить това­ри­ща-сопер­ни­ка. В мир­ной обста­нов­ке сель­ской усадь­бы хозя­ин рас­счи­ты­ва­ет на то, что рабы будут друг за дру­гом под­гляды­вать и друг на дру­га доно­сить. Раб отъ­еди­нен от дру­гих, забо­тит­ся толь­ко о себе и рас­счи­ты­ва­ет толь­ко на себя.

Раб лишен того, что состав­ля­ет силу и гор­дость сво­бод­но­го чело­ве­ка, - у него нет пра­ва на сво­бод­ное сло­во. Он дол­жен слы­ша не слы­шать и видя не видеть, а видит и слы­шит он мно­гое, но выска­зать по это­му пово­ду свое суж­де­ние, свою оцен­ку не сме­ет. Перед его гла­за­ми совер­ша­ет­ся пре­ступ­ле­ние - он мол­чит; и посте­пен­но зло пере­ста­ет казать­ся ему злом: он при­тер­пел­ся, обвык, нрав­ст­вен­ное чутье у него при­ту­пи­лось. Да и чужая жизнь инте­рес­на ему толь­ко в той сте­пе­ни, в какой от нее зави­сит его соб­ст­вен­ная; в этом мире един­ст­вен­ное, что есть у него, - это он сам, и его буду­щее зави­сит толь­ко от него. По стран­ной иро­нии судь­бы этот чело­век, став « вещью» , ока­зы­ва­ет­ся куз­не­цом сво­ей судь­бы. Ему надо выбить­ся из сво­е­го раб­ско­го состо­я­ния, и он выби­ра­ет путь, кото­рый кажет­ся ему наи­бо­лее вер­ным и без­опас­ным: он опу­ты­ва­ет душу хозя­и­на ложью и лестью - усерд­но выпол­ня­ет все его при­ка­за­ния, пови­ну­ет­ся с.259 самым гнус­ным его при­хотям; « что бы ни при­ка­зал гос­по­дин, ничто не позор­но» , - ска­жет Три­маль­хи­он. Умный и наблюда­тель­ный, он быст­ро под­ме­ча­ет поро­ки и сла­бо­сти хозя­и­на, лов­ко пота­ка­ет им, и ско­ро хозя­ин уже не может обой­тись без него: он ста­но­вит­ся его пра­вой рукой, совет­ни­ком и наперс­ни­ком, запра­ви­лой в доме, гро­зой осталь­ных рабов, а ино­гда и несча­стьем для всей семьи (исто­рия Ста­ция, раба, а потом отпу­щен­ни­ка Цице­ро­но­ва бра­та Квин­та). Он изги­ба­ет­ся перед хозя­и­ном: хозя­ин - сила, и высо­ко­мер­но дер­зок со все­ми, в ком нет силы. Если ему будет выгод­но пре­дать хозя­и­на и доне­сти на него, он пре­даст и доне­сет. Мораль­ные коле­ба­ния ему неиз­вест­ны; зако­ны нрав­ст­вен­но­сти его не свя­зы­ва­ют: он не подо­зре­ва­ет об их суще­ст­во­ва­нии. « Сколь­ко рабов, столь­ко вра­гов» , - пого­вор­ка воз­ник­ла на осно­ва­нии опы­та и наблюде­ния.

Не все рабы были, конеч­но, тако­вы. Были люди, кото­рые не мири­лись со сво­ей раб­ской судь­бой, но сбро­сить ее путем угод­ни­че­ства и пре­смы­ка­ния не мог­ли и не уме­ли. Жизнь их ста­но­ви­лась сплош­ным про­те­стом про­тив зако­нов зло­го и неспра­вед­ли­во­го мира, кото­рый под­чи­нил их себе. Про­тест этот мог выра­жать­ся очень раз­лич­но в зави­си­мо­сти от нрав­ст­вен­но­го скла­да и умст­вен­но­го уров­ня. Одни ста­но­ви­лись про­сто « отча­ян­ны­ми» : ни пле­ти, ни колод­ки, ни мель­ни­ца ниче­го с ними не мог­ли поде­лать; они пили, буя­ни­ли, дер­зи­ли: это был их спо­соб выра­жать свою нена­висть и свое пре­зре­ние к окру­жаю­ще­му. Дру­гие уме­ло эту нена­висть скры­ва­ли, копи­ли ее в себе, ожидая сво­е­го часа, и когда он при­хо­дил, обру­ши­ва­ли ее все рав­но на кого, лишь бы на сытых и оде­тых, на тех, кто похо­дил на чело­ве­ка, кото­рый ими помы­кал и втап­ты­вал в грязь. Они рас­прав­ля­лись с хозя­и­ном, сбе­га­ли, ухо­ди­ли в раз­бой­ни­чьи шай­ки, жад­но при­слу­ши­ва­лись, нет ли где вос­ста­ния. В вой­ске Спар­та­ка было мно­го таких.

Люди, более мир­ные и обла­дав­шие малым запа­сом внут­рен­ней силы, мири­лись со сво­ей долей и ста­ра­лись толь­ко устро­ить­ся так, чтобы раб­ское ярмо не слиш­ком нати­ра­ло им шею. Они при­ла­жи­ва­лись к дому и все­му домаш­не­му строю и жили со дня на день, не загляды­вая даль­ше сего­дня, поти­хонь­ку лов­чась и выга­ды­вая себе хоть кро­хот­ный кусо­чек жиз­нен­ных удобств и удо­воль­ст­вий. Полю­бо­вать­ся на гла­ди­а­то­ров, забе­жать в хар­чев­ню и побол­тать с при­я­те­лем, съесть кусо­чек мяса, отведать жир­ной с.260 лепеш­ки, зай­ти к деше­вой про­даж­ной жен­щине, - бед­ный, ограб­лен­ный людь­ми чело­век ни о чем боль­ше не меч­тал. Если он попа­дал­ся на какой-нибудь не очень невин­ной про­дел­ке, вро­де под­ли­ва­ния воды вме­сто отпи­то­го вина или на кра­же несколь­ких сестер­ций, и извер­нуть­ся никак не уда­ва­лось, он муже­ст­вен­но тер­пел побои: непри­ят­но­стей в жиз­ни не избе­жать, и уме­ние жить заклю­ча­ет­ся в том, чтобы про­скольз­нуть меж­ду ними, не очень обо­драв себе кожу. Комедия люби­ла выво­дить таких рабов; Плавт без них почти не обхо­дит­ся.

Раб ото­мстил хозя­и­ну, и раб­ские вос­ста­ния были, пожа­луй, наи­ме­нее страш­ной фор­мой этой мести. Его жизнь была обез­обра­же­на - он сде­лал без­образ­ной жизнь хозя­и­на; его душа была иска­ле­че­на - он иска­ле­чил хозяй­скую. С дет­ских лет хозя­ин при­вык, что его жела­ни­ям нет пре­гра­ды и все его поступ­ки встре­ча­ют­ся толь­ко одоб­ре­ни­ем - кон­троль над собой утра­чи­ва­ет­ся, голос сове­сти замол­ка­ет. В его вла­сти нахо­дит­ся тол­па этих бес­прав­ных, без­глас­ных людей, он может делать с ними все, что хочет, - и страш­ные тем­ные инстинк­ты, живу­щие в его душе, выры­ва­ют­ся на волю: он наслаж­да­ет­ся чужи­ми стра­да­ни­я­ми, и в атмо­сфе­ре, кото­рая не отрав­ле­на жесто­ко­стью и про­из­во­лом, ему уже нечем дышать. Он пре­зи­ра­ет рабов, и ува­же­ние к чело­ве­ку и к само­му себе неза­мет­но уми­ра­ет в его душе; в ней, как в зер­ка­ле, отра­жа­ет­ся « раб­ская душа» ; хозя­ин ста­но­вит­ся двой­ни­ком сво­е­го раба: он пре­смы­ка­ет­ся и лжет, он дро­жит за свою жизнь и свою судь­бу, он трус­лив и нагл. Сена­тор ведет себя с Кали­гу­лой или Неро­ном, а сво­бод­ный кли­ент со сво­им патро­ном ничуть не луч­ше, чем ведет себя с гос­по­да­ми их самый под­лый раб.

Нель­зя было не видеть это­го рас­тле­ваю­ще­го вли­я­ния раб­ской среды. Квин­ти­ли­ан, умный, пре­крас­ный педа­гог, пред­у­преж­дал роди­те­лей об опас­но­сти для детей « обще­ния с дур­ны­ми раба­ми» (I. 2. 4); Тацит счи­тал глав­ной при­чи­ной паде­ния нра­вов то обсто­я­тель­ство, что вос­пи­та­ние детей его совре­мен­ни­ки пору­ча­ют рабам, и ребе­нок про­во­дит свое вре­мя в их обще­стве (dial. 29).

Была, одна­ко, еще кате­го­рия рабов, кото­рых хозя­е­ва в сле­по­те сво­е­го рабо­вла­дель­че­ско­го миро­воз­зре­ния счи­та­ли доб­ры­ми и вер­ны­ми раба­ми. Люди эти были наде­ле­ны боль­шой долей здра­во­го смыс­ла, счи­та­ли, что пле­тью обу­ха не пере­ши­бешь и не меч­та­ли о с.261 цар­стве спра­вед­ли­во­сти. В них не было геро­и­че­ской заквас­ки их неукро­ти­мых това­ри­щей, кото­рые с голы­ми рука­ми кида­лись на штурм страш­но­го рим­ско­го государ­ства. Они дума­ли о себе, устра­и­ва­ли свою судь­бу, меч­та­ли о сво­бо­де для себя и счи­та­ли, что доро­гу к ней они ско­рее все­го про­бьют работой. Им пре­ти­ли околь­ные пути угод­ни­че­ства и низо­сти, кото­ры­ми в раб­ской среде шли мно­гие. Это были порядоч­ные люди и доб­ро­со­вест­ные работ­ни­ки, кото­рые часто вкла­ды­ва­ли в работу пыл твор­че­ско­го вдох­но­ве­ния. Эти безы­мен­ные атлан­ты, и в раб­ском состо­я­нии, и став сво­бод­ны­ми, дер­жа­ли на сво­их креп­ких пле­чах всю хозяй­ст­вен­ную жизнь Рима. Сло­ва Гоме­ра « раб нера­див» к ним не при­ло­жи­мы. Мы виде­ли, какое коли­че­ство спе­ци­а­ли­стов насчи­ты­ва­ло в Риме « вод­ное ведом­ство» (рабы - сплошь). Эти люди, от усер­дия и вни­ма­ния кото­рых зави­се­ла жизнь гро­мад­но­го горо­да, не заслу­жи­ва­ют име­ни « нера­ди­вых» , рав­но как и пожар­ни­ки (отпу­щен­ни­ки, т. е. вче­раш­ние рабы), рев­ност­но нес­шие тяж­кую и небла­го­дар­ную служ­бу. Рабы стро­и­ли дома и бази­ли­ки, водо­про­во­ды и хра­мы, остат­ки кото­рых до сих пор вызы­ва­ют изум­ле­ние и вос­торг. Форум Тра­я­на создал не один Апол­ло­дор: если бы в его рас­по­ря­же­нии не было тысяч раб­ских при­леж­ных и умных рук, его замы­сел нико­гда бы не осу­ще­ст­вил­ся. Ита­лий­ский пло­до­вый сад насчи­ты­ва­ет в сво­ем ассор­ти­мен­те десят­ки вели­ко­леп­ных сор­тов. Кто их вывел? раб-садов­ник. Кто создал пре­вос­ход­ную апу­лий­скую поро­ду овец, реа­тин­ских ослов, за кото­рых пла­ти­ли десят­ки тысяч сестер­ций, пре­крас­ных рыси­стых лоша­дей? Кто вел в глу­ши отда­лен­ных паст­бищ эту тер­пе­ли­вую работу скре­щи­ва­ния, наблюде­ния, выра­щи­ва­ния молод­ня­ка? раб-пас­тух. Не были « нера­ди­вы­ми» масте­ра, кото­рые созда­ли лег­кие пом­пей­ские сто­ли­ки, уме­ло раз­бро­са­ли пре­лест­ный орна­мент по широ­ко­му полю кар­ти­бу­ла, потруди­лись над дере­вян­ным сун­ду­ком или брон­зо­вой жаров­ней, пре­вра­щая скром­ную утварь в под­лин­ное про­из­веде­ние искус­ства. С почти­тель­ным вос­тор­гом отно­сим­ся мы к Спар­та­ку и его това­ри­щам, но и об этих неза­мет­ных, забы­тых тру­же­ни­ках дума­ешь с любо­вью и ува­же­ни­ем.

Чело­ве­че­ская жизнь и чело­ве­че­ские отно­ше­ния очень слож­ны и мно­го­сто­рон­ни; они не засты­ва­ют в еди­ной, еди­но­об­раз­ной фор­ме. Облик их меня­ет­ся; идут годы, с ними в жизнь всту­па­ет нечто новое; ста­рое ухо­дит вовсе или под­вер­га­ет­ся пере­ра­бот­ке, с.262 мед­лен­ной вна­ча­ле, может быть, едва замет­ной. Так было и в отно­ше­нии к рабу, - наряду со ста­рым про­би­ва­ют­ся рост­ки ново­го. Рим­ское зако­но­да­тель­ство при­зна­ва­ло раб­ство уза­ко­нен­ным меж­ду­на­род­ным инсти­ту­том (iure gen­tium) и тем не менее счи­та­ло его про­ти­во­есте­ствен­ным (contra na­tu­ram). Зако­но­да­те­ли нико­гда не заду­мы­ва­лись над тем, как согла­со­вать это про­ти­во­ре­чие, но зато нико­гда не про­воз­гла­ша­ли того поло­же­ния, кото­рое Ари­сто­тель поло­жил в осно­ву сво­е­го уче­ния о раб­стве: суще­ст­ву­ют не толь­ко люди, но целые наро­ды, кото­рые по самой при­ро­де сво­ей, по все­му душев­но­му скла­ду (φύ­σει ) пред­на­зна­че­ны к раб­ству и долж­ны быть раба­ми. Для рим­ско­го зако­но­да­те­ля раб был дви­жи­мым иму­ще­ст­вом, вещью (res), но когда эта « вещь» полу­ча­ла сво­бо­ду, она немед­лен­но пре­вра­ща­лась в чело­ве­ка и очень ско­ро в рим­ско­го граж­да­ни­на. На опы­те повсе­днев­ных встреч и еже­днев­но­го обще­ния рим­ля­нин дол­жен был при­знать, что эта « вещь» обла­да­ет свой­ства­ми, кото­рые застав­ля­ют отно­сить­ся к ней ина­че, чем к ослу или соба­ке, и кото­рые ино­гда тако­вы, что обла­да­те­ля их никак уж не посчи­та­ешь « вещью» . Боль­шин­ство выдаю­щих­ся грам­ма­ти­ков, о кото­рых рас­ска­зы­ва­ет Све­то­ний, были отпу­щен­ни­ка­ми: этих рабов хозя­е­ва отпус­ка­ли на сво­бо­ду « за их даро­ва­ния и обра­зо­ван­ность» . Отпу­щен­ни­ка­ми были Ливий Анд­ро­ник, осно­во­по­лож­ник рим­ской лите­ра­ту­ры, и Терен­ций, при­знан­ный мастер латин­ской комедии. « Вещь» еже­ми­нут­но мог­ла обер­нуть­ся чело­ве­ком, и с этим нель­зя было не счи­тать­ся. Это при­шлось при­знать само­му Като­ну, а у него по отно­ше­нию к рабам не было и про­блес­ка чело­ве­че­ско­го чув­ства. Этот чело­век, рас­смат­ри­вав­ший раба дей­ст­ви­тель­но толь­ко как доход­ную ста­тью, вынуж­ден был, одна­ко, запи­сать совет: « паха­рям угож­дай, чтобы они луч­ше смот­ре­ли за вола­ми» (сло­во « пахарь» не переда­ет все­го зна­че­ния bi­bul­cus: это был дей­ст­ви­тель­но пахарь, но в обя­зан­но­сти его вхо­ди­ла не толь­ко пахота, на нем лежал весь уход за вола­ми). Мы можем про­следить в одной обла­сти, а имен­но, в сель­ском хозяй­стве, как рас­тет это вни­ма­ние к рабу - чело­ве­ку; мы рас­по­ла­га­ли здесь доку­мен­таль­ны­ми сведе­ни­я­ми от двух сто­ле­тий: Катон (середи­на II в. до н. э.), Варрон (конец I в. до н. э.) и Колу­мел­ла (вто­рая поло­ви­на I в. н. э.). Катон рас­смат­ри­ва­ет раба толь­ко как рабо­чую силу, из кото­рой надо выжать как мож­но боль­ше; никак нель­зя допу­стить, с.263 чтобы рас­хо­ды на эту силу пре­вы­си­ли доход, кото­рый она дает: поэто­му боль­но­го и ста­ро­го раба надо про­дать, поэто­му, если раб вре­мен­но не может работать, ему надо на это вре­мя сокра­тить его паек, поэто­му и дожд­ли­вые, и празд­нич­ные дни долж­ны быть, насколь­ко воз­мож­но, запол­не­ны работой; работа долж­на быть выпол­не­на во что бы то ни ста­ло: ника­кие « объ­ек­тив­ные при­чи­ны» в рас­чет не при­ни­ма­ют­ся. Инте­ре­са к рабу как к чело­ве­ку, мыс­ли о том, что его работа и про­дук­тив­ность ее зави­сят от каких-то чело­ве­че­ских чувств, у Като­на искать нече­го.

Совер­шен­но иное наблюда­ем мы уже у Варро­на: необ­хо­ди­мость заин­те­ре­со­вать раба в его рабо­те созна­ет­ся вполне отчет­ли­во. Жизнь ста­вит всё боль­шие тре­бо­ва­ния: нуж­ны уро­жаи более щед­рые, дохо­ды боль­шие, чем те, кото­ры­ми удо­вле­тво­ря­лись деды. Богат­ство хозя­и­на созда­ет­ся трудом раба, и хозя­ин начи­на­ет думать над тем, что пред­при­нять, чтобы труд раба стал про­дук­тив­нее, как создать систе­му вза­и­моот­но­ше­ний, при кото­рой « вра­ги» (« сколь­ко рабов, столь­ко вра­гов» ) обра­ти­ли бы свою энер­гию не на под­рыв хозяй­ско­го бла­го­по­лу­чия, а труди­лись бы над его созда­ни­ем и пре­успе­я­ни­ем. Хозя­ин начи­на­ет пони­мать, что работа выпол­ня­ет­ся не толь­ко мускуль­ной силой раба, что мож­но работать « с душой» и что толь­ко такая работа и хоро­ша. Вво­дят­ся поощ­ре­ния и награ­ды, рабу раз­ре­ша­ет­ся иметь кое-какую соб­ст­вен­ность (pe­cu­lium), доз­во­ле­но обза­ве­стись семьей. Вили­ку при­ка­за­но рас­по­ря­жать­ся сло­вом и волю рукам давать толь­ко в край­нем слу­чае. Катон в сво­ем хозяй­стве уза­ко­нил опла­чи­ва­е­мую про­сти­ту­цию, при­чем ни ему, ни его буду­щим поклон­ни­кам не при­хо­ди­ло в голо­ву, что vir ve­re ro­ma­nus (« насто­я­щий рим­ля­нин» ) высту­па­ет здесь до неко­то­рой сте­пе­ни в роли свод­ни­ка, тор­гу­ю­ще­го сво­и­ми рабы­ня­ми. У пас­ту­хов, о кото­рых рас­ска­зы­ва­ет Варрон, уже насто­я­щая семья и, насколь­ко это воз­мож­но в усло­ви­ях коче­во­го быта, насто­я­щий домаш­ний очаг с его пусть и нехит­рым, но уютом и поко­ем. « Вещь» обер­ну­лась чело­ве­ком. Что было это­му при­чи­ной? Обед­не­ние раб­ско­го рын­ка срав­ни­тель­но со вре­ме­нем Като­на, когда десят­ки тысяч воен­но­плен­ных раз за разом выво­ди­лись на про­да­жу? Вестер­ман, конеч­но, прав, при­во­дя эту при­чи­ну, но она была отнюдь не един­ст­вен­ной, как не един­ст­вен­ны­ми были и сооб­ра­же­ния хозяй­ст­вен­ные. Рабы успе­ли ко вре­ме­ни, когда Варрон писал свой с.264 трак­тат о сель­ском хозяй­стве, про­явить себя и в государ­ст­вен­ной жиз­ни Рима, и в домаш­нем быту, как силу, с кото­рой нель­зя было не счи­тать­ся. Спар­так дал урок, хоро­шо вре­зав­ший­ся в память. Сул­ла, осво­бож­дая 10 тыс. рабов, рас­счи­ты­вал на них, как на надеж­ную гвар­дию тело­хра­ни­те­лей. Мило­на и Кло­дия окру­жа­ет сви­та воору­жен­ных рабов, кото­рые для них и охра­на, и опо­ра (Cic. ad Att. IV. 3. 2- 4). После убий­ства Цеза­ря обе сто­ро­ны ста­ра­ют­ся обес­пе­чить себе под­держ­ку рабов; наби­ра­ют их в свои вой­ска и обе­ща­ют сво­бо­ду. Тирон был доб­рым помощ­ни­ком Цице­ро­ну, Ста­ций - злым гени­ем его бра­та. Врач, сек­ре­тарь, упра­ви­тель хозяй­ст­вом - рабо­вла­де­лец каж­дую мину­ту, на каж­дом шагу наты­кал­ся на раба и вынуж­ден был силой обсто­я­тельств вхо­дить с ним в лич­ные, близ­кие отно­ше­ния. Все это при­бли­жа­ло « вещь» к хозя­и­ну, застав­ля­ло в нее вгляды­вать­ся, настой­чи­во объ­яс­ня­ло гос­по­дам, чем может быть « вещь» . Объ­яс­не­ния запо­ми­на­лись. Колу­мел­ла пошел даль­ше Варро­на: он сове­ту­ет­ся с раба­ми о том, что и как делать, раз­го­ва­ри­ва­ет и шутит с ними, поощ­ря­ет их награ­да­ми. Вили­ку запре­ще­ны телес­ные нака­за­ния: он дол­жен дей­ст­во­вать не стра­хом, а сво­им авто­ри­те­том, его долж­ны почи­тать, но не боять­ся. Нель­зя слиш­ком напо­ри­сто тре­бо­вать работы: пусть даже раб при­ки­нет­ся на несколь­ко дней боль­ным и отдохнет; тем охот­нее возь­мет­ся он потом за работу. Уси­лен­но под­чер­ки­ва­ет­ся вни­ма­ние, с кото­рым нуж­но отно­сить­ся ко всем нуж­дам раба - к его здо­ро­вью, пище, одеж­де. Во всех пред­пи­са­ни­ях Колу­мел­лы зву­чит отно­ше­ние к рабу, как к чело­ве­ку: он тре­бу­ет от него не толь­ко работы, он хочет его бла­го­же­ла­тель­но­сти, тако­го отно­ше­ния к хозя­и­ну, кото­рое заста­вит работать с охотой, и про­ду­мы­ва­ет целую систе­му отно­ше­ний, кото­рые эту бла­го­же­ла­тель­ность обес­пе­чат. Мало того, он идет на уступ­ки, кото­рые улуч­шат суще­ст­во­ва­ние раба.

По бук­ве зако­на раб не мог иметь ника­кой соб­ст­вен­но­сти: все, что у него было, при­над­ле­жа­ло хозя­и­ну. Жизнь внес­ла свою поправ­ку в юриди­че­ские нор­мы. Хозя­ин быст­ро сооб­ра­зил, какая для него выго­да, если он поз­во­лит рабу иметь что-либо свое: во-пер­вых, раб будет охот­нее и луч­ше работать, рас­счи­ты­вая набрать себе денег на выкуп, а во-вто­рых, то, что он при­об­ре­та­ет для себя, все рав­но оста­нет­ся в каче­стве выку­па в хозяй­ских руках. Толь­ко совсем уж бес­со­вест­ные хозя­е­ва накла­ды­ва­ли с.265 руку на это раб­ское иму­ще­ство (оно назы­ва­лось « pe­cu­lium» ), а соби­рал его раб « по унци­ям» (Ter. Phorm. 43- 44), по гро­шу, отры­вая от себя необ­хо­ди­мое, часто под­го­ла­ды­вая (ventre frau­da­to, 80), лишь бы набрать нуж­ную сум­му. Варрон реко­мен­до­вал « при­ло­жить ста­ра­ние к тому, чтобы у рабов был пеку­лий» (r. r. I. 17), и у пас­ту­хов, о кото­рых он рас­ска­зы­ва­ет, име­ет­ся в хозяй­ском ста­де несколь­ко соб­ст­вен­ных овец. Ино­гда рабы полу­ча­ли « на чай» от гостей или кли­ен­тов, ино­гда им уда­ва­лось что-либо сво­ро­вать и « тай­ком уве­ли­чить пеку­лий» (Apul. met. X. 14). Ино­гда хозя­ин давал рабу день­ги под про­цен­ты, и тот пус­кал их в обо­рот, выпла­чи­вая хозя­и­ну долг и остав­ляя при­быль себе. Быва­ло и так, что раб вел дело от хозя­и­на, дей­ст­вуя от его лица, а хозя­ин или выпла­чи­вал ему опре­де­лен­ное жало­ва­нье, или награж­дал каки­ми-нибудь подар­ка­ми. Все это шло в пеку­лий. Раб, у кото­ро­го не име­лось пеку­лия, счи­тал­ся подо­зри­тель­ным и негод­ным. « Ты хочешь отдать девуш­ку это­му рабу, ничто­же­ству и него­дяю, у кото­ро­го по сей день нет пеку­лия и на мед­ный грош!» - воз­му­ща­ет­ся ста­рик-хозя­ин в « Казине» Плав­та. Цице­рон харак­те­ри­зу­ет Дио­гнота, город­ско­го раба, как без­дель­ни­ка - « у него нет вовсе пеку­лия» (in Verr. III. 38. 86). Пеку­лий раба мог дохо­дить ино­гда до такой сум­мы, что он полу­чал воз­мож­ность при­об­ре­тать « заме­сти­те­лей» , соб­ст­вен­ных рабов (vi­ca­rii), кото­рые помо­га­ли ему выпол­нять его обя­зан­но­сти.

И семья, в кото­рой закон отка­зы­вал рабу, фак­ти­че­ски у него была, хотя, с юриди­че­ской точ­ки зре­ния, это был не брак, а толь­ко « сожи­тель­ство» (con­tu­ber­nium). Хозя­ин пони­ма­ет, что брач­ные отно­ше­ния в раб­ской среде для него выгод­ны: они при­вя­зы­ва­ют раба к дому (неда­ром Варрон так настой­чи­во реко­мен­до­вал женить пас­ту­хов, коче­вав­ших по Ита­лии с хозяй­ски­ми ста­да­ми: в раб­ской среде пас­ту­хи были наи­бо­лее неза­ви­си­мым и гроз­ным эле­мен­том, и семья была очень надеж­ным сред­ст­вом дер­жать этих людей в узде), дела­ют его подат­ли­вее и послуш­нее, а дети, родив­ши­е­ся от этих сою­зов, « домо­ро­щен­ные рабы» (ver­nae), уве­ли­чи­ва­ли раб­скую fa­mi­lia и счи­та­лись наи­бо­лее пре­дан­ны­ми и вер­ны­ми слу­га­ми. В быту брак раба, осо­бен­но при импе­рии, и при­зна­ет­ся, и ува­жа­ет­ся: по зако­ну нель­зя раз­лу­чать чле­нов семьи (Dig. XXXIII. 7. 12, § 7). На прак­ти­ке закон этот, слу­ча­лось, обхо­ди­ли, и поэто­му в заве­ща­ни­ях часто под­чер­ки­ва­лась воля с.266 заве­ща­те­ля, чтобы дети и роди­те­ли оста­ва­лись вме­сте (Dig. XXXII. 1. 41, § 2; CIL. II. 2265).

В жизнь раба вме­ши­ва­ет­ся и государ­ство: появ­ля­ет­ся ряд зако­нов, огра­ни­чи­ваю­щих пра­ва хозя­и­на. Lex Pet­ro­nia de ser­vis (19 г. н. э.) запре­ща­ет хозя­и­ну само­воль­но отсы­лать раба « на сра­же­ние со зве­ря­ми» в амфи­те­атр; такое нака­за­ние может нало­жить по рас­смот­ре­нии хозяй­ской жало­бы в Риме пре­фект горо­да, а в про­вин­ции - ее намест­ник (Dig. XLVIII. 8. 11, § 2). По эдик­ту импе­ра­то­ра Клав­дия боль­ной раб, заве­зен­ный хозя­и­ном на ост­ров Аскле­пия и бро­шен­ный там, полу­ча­ет в слу­чае выздо­ров­ле­ния сво­бо­ду; убий­ство ста­ро­го или увеч­но­го раба счи­та­ет­ся уго­лов­ным пре­ступ­ле­ни­ем (Suet. Claud. 25. 2; Dio Cass. LX. 19. 7). Адри­ан « запре­тил хозя­е­вам уби­вать раба; их мог­ли при­го­во­рить к смер­ти, если они ее заслу­жи­ва­ли, толь­ко судьи. Он запре­тил про­да­вать свод­ни­ку или лани­сте раба или слу­жан­ку… уни­что­жил эрга­сту­лы» (Hist. Aug. Adr. 18. 7- 10). За жесто­кое обра­ще­ние с рабы­ня­ми он отпра­вил одну рим­скую мат­ро­ну на пять лет в изгна­ние. Раб мог обра­тить­ся к пре­фек­ту горо­да, « если хозя­ин жесток, без­жа­ло­стен, морит его голо­дом, понуж­да­ет к раз­вра­ту» (Dig. I. 12. 1, § 8); по рескрип­ту Анто­ни­на Пия жесто­ко­го хозя­и­на застав­ля­ют про­дать сво­их рабов (Gai. I. 53).

Не сле­ду­ет думать, конеч­но, что жизнь раба при импе­рии в корне изме­ни­лась, но неко­то­рые пере­ме­ны, несо­мнен­но, в ней про­изо­шли. Страст­ное него­до­ва­ние, с кото­рым Юве­нал обру­ши­ва­ет­ся на жесто­ких гос­под, раз­мыш­ле­ния Сене­ки над тем, что высо­кая душа может жить не толь­ко в рим­ском граж­да­нине, но и в рабе (epist. 31. 11), поведе­ние Колу­мел­лы с его раба­ми, обду­ман­ная систе­ма доб­ро­го обра­ще­ния с рабом у Пли­ния Млад­ше­го, едкие и гнев­ные сло­ва, бро­шен­ные Мар­ци­а­лом в лицо хозя­е­вам, тира­ня­щим сво­их рабов, - все это свиде­тель­ст­ву­ет о том, что в отно­ше­нии к рабу про­изо­шли какие-то сдви­ги. Сдви­ги эти были вызва­ны при­чи­на­ми раз­ны­ми: были тут сооб­ра­же­ния и чисто хозяй­ст­вен­но­го поряд­ка, и поли­ти­че­ско­го, и мораль­но-фило­соф­ско­го. Зако­но­да­тель­ство не вело за собой обще­ства, оно выра­жа­ло его настро­е­ние.